В экспедициях при посещении информантов, практикующих лечение, или тех, кто их хорошо знает (их потомки, дочь, сын или внучка, внук, близкие им люди, знакомые), мы интересовались, какие особенности поведения, уклада жизни, личностные характеристики, выделяющие их среди других людей, они считают ключевыми и дифференцирующими. Сначала попробуем разобраться в номинациях, тем более в них есть определенная путаница. Отметим тот принципиальный момент, что мы рассматриваем систему номинации «изнутри» традиции.
Общепринятое сейчас профессиональное название «знАхарь», «знАхарка», «знахАрка» многими информантами отвергается, воспринимается как «не своё»:
(?) А как в народе зовут людей, которые лечат? Знахарка, например?
(!) Нет (Бокарева С. А., с. Сладково).
В речи наших информантов данная номинация приобретает негативное значение, они отказываются ассоциировать себя со знахарями: «Я не допускаю вообще, что я знахарка. Я не считаю себя знахаркой» (Овечкина Л. С., пос. Березняки). Хотя, не исключено, что в данном случае речь может идти и о том месте, которое отводит себе лечащий, о его самооценке, а номинация «знахарь» может соответствовать, в его понимании, высшей ступени лекарского мастерства.
Название «знахарь» приходит «извне», от других людей, находящихся за границами народной медицинской традиции, оно относится к настоящему времени, когда трансформировалась сама традиция лечения. Некоторыми информантами слово «знахарь» ставится в один ряд с номинацией «колдунья»: «Называют знахарка, колдунья» (Лескова М. М., г. Ялуторовск); «Называют знахаркой, колдОвкой» (Загибалова Л. М., с. Ярково). По сообщению Шишкиной Н. Д. (г. Ишим), тех, кто лечил, раньше не называли «знахарь», говорили «бабушка», а знахарками были колдуны, колдуньи, которых никто не любил. Антонова М. К. (д. Крысова), чувашка, не принимает слово «знахарь» – «ето знахарь, как ето понять-то? Мне бы сказали – “где-то здесь знахарь” . я бы сразу выгнала. Меня просто по имени-отчеству зовут».
Среди информантов, в чьей речи мы зафиксировали название (или самоназвание) «знахарь» (в значении «лекарь» – тот, кто лечит), в основном, те, кто не занимается лечебным делом (по классификации Харитоновой их можно отнести к непосвященным). Но даже в таких случаях информанты, наряду с номинацией «знахарка», упоминают и другой способ названия, например: «Сходи вон к бабке, она заговаривает» (Половодова О. И., с. Байкалово).
Только название «знахарь» нами зафиксировано в речи информантки-белоруски Пташкиной Н. Н. (д. Тюнево), которая рассказала: «Был еще у ней [свекрови-белоруски Агафьи Пташкиной. – Е. Е.] двоюродный брат, очень большой знахарь при том времени». Борисенко А. Е. (с. Бутусово) отмечает: «Знахарь тот самый что хирург, врач». Кугаевская Г. П. (с. Байкалово) противопоставляет колдунов и знахарей: «Колдуны и плохое делают, и хорошее. В основном-то, наверно, колдуны-то они плохое делают. А добро вот эти целители, знахари».
Более приемлемыми, гармоничными для наших информантов являются номинации «лекарь» и «лекарка» (мн. ч. – «лекарЯ»), причем как в славянской, так и в тюркской традиции. Ермохина Н. С. (с. Покровское): «Деда лекарь был». Кутырева Р. Д. (д. Кутырева): «Щас я ведь не лечу. Я просто от испугу да хто он… Я ведь не лекарь, нихто. Это лекари, заправдешние лекари, а я вот от уроков, от испугу на детей говорю, налаживать». Емельянова П. Л. (с. Бердюжье) отмечает, что в деревне Воробьева был лекарь – дед Ефим Гаврилович, который «лечил ото всего». Он «читал книгу Библию, все знал – тогда ведь лекаря-то хорошие были». Казашка Бейсенова К. (д. Мезенка): «Отец у меня лекарь был, прабабушка лекарь была. Отец у меня очень хорошо лечил людей». Нельзя не заметить в этих высказываниях акцентов, субъективного отношения информантов к номинации «лекарь». Лекарь – это «заправдешний», не просто лечащий от уроков, испуга, а настоящий знаток целительского дела. Кроме того, по представлениям наших информантов, в настоящее время лекарей не осталось, они были только в прошлом. Некоторые информанты отмечают то, что обращающиеся (обращавшиеся, если речь идет о прошлом) за помощью не называют их «лекарь» или «лекарка». Например, «В деревне называли отца Иван Кириллович. Не называли лекарем» (Глазычева Х. И., г. Ялуторовск); «Не называют “лекарка”, “знахарка”, называют “бабуля”» (Шаровьева Н. А., с. Петелино).
С целью уточнения смысла данных номинаций обратимся к словарям. Интересно, что в «Словаре русских народных говоров» номинация «лекарь» объясняется как «знахарь» (через синоним), а «лЕкарка» и «лекАрка» этимологизированы от «лекарица» – «женщина, занимающаяся врачеванием, знахарка» [63, 16]. В свою очередь, «знахар» (именно такой вариант, без «ь») – «1. Тот, кто много знает. 2. Лекарь-колдун». «Знахарь» – «тот, кто много знает, знаток». «ЗнАха» – «ворожея, знахарка» [63, 11]. В «Толковом словаре русского языка» Ожегова приведено следующее толкование: «лекарь» – «то же, что врач (устар.), а также вообще тот, кто лечит (разг. шутл.)», в то время как «лекарка» – «то же, что знахарка» [61].
В «Этимологическом словаре русского языка» Фасмера слово «лекарь» трактуется как заимствование из германских языков (ср. готское lekeis «врач», lekinon«лечить, исцелять» и т. п.) [75]. Лексема «знахарь» в словаре Фасмера этимологизирована от глагола «знать» (отмечается, что это, «вероятно, табуистическое название») [там же].
Таким образом, слово «лекарь» этимологически «прозрачно» и связано с процессом лечения, врачевания. В номинациях «знахарь», «знахарка» также четко прослеживается связь с глагольной лексемой «знать»: знахарь – тот, кто знает. В лексеме не конкретизирована направленность знаний, что это именно лекарские знания, она слишком широка по значению. Это может быть причиной того, что многие информанты ее избегают, отвергают или стесняются, не считая себя «знающими» людьми. Кроме того, по данным диалектного словаря, в номинации «знахарь» присутствует сема «колдун», что подтверждает «правильность» мнения информантов, которые считают синонимами слова «знахарь» и «колдун». Однако в то же время некоторые из них приписывают данным номинациям только отрицательный смысл.
Например, Маслова А. Н. (с. Ивановка), как она признается, некоторыми жителями села воспринимается как колдунья, хотя она лечит, и за лечебной помощью к ней обращаются многие, в том числе и ивановцы. Дочь Анны Николаевны вспоминает о реакции одной односельчанки: «Мы с мамой шли в магазин, а … нам шла старуха навстречу и тащила санки. И вот она маму увидела, остановилась метров еще за пятьдесят и начала: руки к сердцу, молиться и кланяться, плеваться. Я говорю: «Что с ней такое?» «Она меня колдуньей считает». И остановилась, и пока мы не прошли, она столбом вот стояла! Прошли, она потом дальше пошла [смеется]». Брат Анны Николаевны зовет сестру колдуньей, чем, по словам информантки, «пугает людей». Ермохина Н. С. (с. Покровское) также оказывает лечебную помощь, однако, и ее некоторые односельчане воспринимают по-разному:
(?) Вас знахаркой не называют?
(!) Нет, “баба Нина”. Если когда которы обозлятся, скажут: “Вот ведьма-то!”
Думается, в этих случаях речь может идти об элементарной культуре человека. Об этом свидетельствует и признание Борисенко А. Е. (с. Бутусово): «Просто мне Бог дал дар. В первый раз вылечила грыжу. Сначала лечить стеснялась. Мне лет было двадцать два, как я начинала. Я не хотела, чтоб… [знали, что лечит. – Е. Е.]. Если знаешь, дак колдуньей называют». В этих примерах под словом «колдунья» понимается женщина, занимающаяся только черной магией, ведьма, приносящая вред людям. Кстати, как считают те, кто не занимается лечением (условно назовем их непосвященными), есть те, кто приносит пользу, лечит, и колдуны, колдуньи, которые знают только плохое, наводят порчу. Например, когда в одном из населенных пунктов я проходила мимо дома местной колдуньи, то моя проводница настоятельно попросила меня «скукивать». Физическое описание этого жеста в данной ситуации следующее: правая рука параллельна телу, жест направлен вниз, причем движение складывания пальцев в кукиш повторяется несколько раз, «скукивается». Рука во время «скукивания» находится в кармане, чтобы колдун не увидел этот жест, или прячется от него. Данный ритуал, по словам проводницы, служит оберегом от злых сил, от колдовства.
Сами информанты «изнутри» традиции разграничивают черную и белую магию, причисляя себя к белым магам, творящим добро, излечивая людей: «От колдовства щас много, очень много… Хороших людей мало стало, а вот на худое люди много очень знают. Это колдовство не дай Господи. Не дай Господи. Я его сама даже боюсь, это колдовство» (Шаровьева Н. А., с. Петелино). «Если она колдунья, ее сразу видно – взгляд всегда нехороший. Этих людей, я считаю, надо за ногу вешать за березу» (Борисенко А. Е., с. Бутусово). Это разделение просматривается и в тюркской традиции, например, Бейсенова К. (д. Мезенка) ездила к ясновидящей, которая видит – «на колдовство, на лечение ли … дан дар».
Романенко М. И. (с. Сладково) вспоминает, что раньше не разрешалось лечить, а тех людей, которые, несмотря на общественное мнение занимались врачеванием, называли «ведьмами».
Как отмечает Кугаевская Г. П. (с. Байкалово), «колдуны и плохое делают, и хорошее. Колдун – это действительно колдует. Колдовками и звали. Потому что они плохое могут сделать. Фактически же плохое не надо делать, надо делать хорошее. Все говорят: плохое – удар обратный будет, тебе же все вернется. В основном-то, наверно, колдуны-то они плохое делают. А добро вот эти целители, знахари. Сибирская целительница вот про эту и говорят. Степанова Наталья Ивановна. Может, они и доброе знают, но они почему-то плохое больше делают. Лечили в Байкалово Анна Фипиппьевна, тетя Зоя – тоже она вроде как целительница, знахарка. Значит, она доброе лечит». Как видим из этого примера, информантка четко не может разграничить значение слов «колдун», «знахарь», «целитель». С одной стороны, колдун может быть одновременно и плохим, и хорошим. С другой стороны, колдун, колдовка – «в основном-то они плохое делают», а добрые дела она приписывает знахарям. Другая информантка Шишкина Н. Д. (г. Ишим) говорит, что знахарками были колдуны, колдуньи, которых никто не любил, т. е. они делали зло, а тех, кто лечил, называли «бабушка». Однако Мартынова Н. И. (с. Озерное), вспоминая о своем дедушке-лекаре, отмечает, что в народе его звали «колдун»: «Ой, тоже ездили к нему, ой-е-ей. Дедушко-колдун все звали его – фамилия Колтуненко» (возможно, из-за фонетического сходства фамилии и данной номинации).
Если обратиться к «Словарю русских народных говоров», то там мы находим следующее объяснение лексемам: «Колдун, м. 1. Знахарь. // Лекарь-самоучка». «Колдунья, ж. Знахарка. И колдуньей зовем, и многознающей». «Колдовка, ж. 1. Колдунья, ворожея. // Ведьма. 2. Знахарка» [63, 14]. В «Этимологическом словаре русского языка» Фасмера дана такая справка: «Колдовать, колдун, возм., первонач. «заговаривать», «заклинатель». Родственно лит. kalba «язык», лтш. kalada«шум, ссора», лат. calM, .re«вызывать, сзывать», є¬»µЙ «звать, призывать» и др. [75].
Н. А. Миненко пишет о жизни сибирской деревни XVIII – первой половины XIX вв.: «От других людей знахари, по мнению крестьян, отличались лишь более широкими познаниями в медицине, и в частности знакомством с разнообразными магическими приемами лечения болезней; ни о какой связи знахарей с «нечистой силой» не могло идти и речи» [32, с. 118 – 119]. В то же время тюменские историки В. Я. Темплинг и С. В. Туров в статье «Бытование заговора в современной деревне Зауралья» пишут, что «смешение характеристик образов колдуна и знахаря не является чем-то новым. Исследователи XIX – нач. XX вв. отмечали существование злых и добрых знахарей: “Колдун не всегда плут, посылающий беды на людей, но он также и знахарь, который лечит”» [41, с. 44]. При этом в качестве цитаты они приводят мнение С. В. Максимова, исследующего не только сибирскую традицию. Н. А. Миненко, напротив, говорит о границе, которую проводили сибиряки между «черным» колдуном и «белым» знахарем. Такое противопоставление берет свои истоки в традиционном мировоззрении, где колдун «противопоставлен знахарю как приверженец сатаны служителю Бога»; соответственно противопоставляют два типа магии. Как отмечает В. И. Харитонова, «это мнение сложилось в среде непосвященных. И вызвано оно, с одной стороны, «периферийным знанием, а с другой – существующей в культуре дихотомией, стимулируемой в данном случае христианской концепцией» [48, 1, с. 129].
Наши полевые материалы говорят о том, что и с позиции тех, кто лечит, и с позиции непосвященных, образ колдуна (а отсюда и номинация этого человека – «колдун», «колдунья») в основном связан с отрицательным, злым, бесовским началом, и он не является знахарем. Однако в том, что непосвященные, «обыватели» называют наших информантов (которые лечат) «колдуньями», есть доля исторической истины, о чем свидетельствуют данные словарей, так как колдунья – это и есть знахарка. Только одна информантка Загибалова Л. М. (с. Ярково) выводит верную этимологию из номинации «колдун»:
(?) А чем колдуны отличаются от тех, кто лечит?
(!) Они могут знать и плохое, и хорошее. Бабушка моя, которая со стороны папы, Авдотья Павловна, она знала на плохое еще, черное, как говорят, и … эту всю черноту она передала бабушке еще одной, та уже тоже умерла». Пташкина Н. Н. говорит о двоюродном брате своей свекрови, знахаре, что «он знал и плохое, и хорошее».
Не следует также забывать о тех функциях, которые выполнял раньше знахарь, колдун. Он не только лечил, но и занимался ворожбой, гаданием, владел приемами любовной магии, колдовал (как отмечает В. И. Харитонова, «магико-мистическая сторона воздействия наиболее ярко выражена у колдунов, менее значима – у ведунов и практически отсутствует у знахарей» [48, 1, с. 147]). Многие наши информанты знают одновременно и лечебные заговоры, и любовные «присушки», «отсушки», которые не воспринимаются ими как что-то бесовское, неправедное. Редко кто из информантов умеет одновременно лечить и ворожить. Например, ворожил и лечил учитель Масловой А. Н. Василий Буланов. Сама Анна Николаевна в последнее время отказывается ворожить, считая, что человек после ворожбы, т. е. вербализации будущей жизненной программы, не в силах исправить судьбу, скорректировать свое поведение. Таким образом, предсказание, как отмечает Анна Николаевна, может только повредить человеку, заставив его жить по навороженному.
Самые распространенные номинации лекарей – «бабушка», «бабуля», «бабка», «дед». Например: «Ведь на все надо талант, все надо уметь, надо тонко разбираться в болезнях. Это так. А если шаль-валь – это не врач и не бабка» (Кулеш М. С., с. Викулово). «Это вот к бабушке обращаться, чтобы тебя бабушка полечила» (Пятанова Е. М., с. Полозаозерье).
По отношению к номинации «бабушка» может быть употреблены оценочные прилагательные (в тексте выделены курсивом): «А щас, можно сказать, что я одна. Фрося – та хороша, настоящща была тоже баушка» (Федорова Ю. А., с. Сосновка) (ср. оценочность по отношению к номинации «лекарь»: «заправдешние лекари», «лекаря-то хорошие были»). В обществе сложился стереотип, что лечить могли (могут) только «баушки», то есть женщины преклонного возраста. Например, Федорова Ю. А. (с. Сосновка), когда её в молодости заставляли учиться лекарским знаниям, отказывалась перенимать опыт, руководствуясь устоявшейся точкой зрения: «А мы захохочем: “Да мы чё, баушки будем чё ли?! Щщё это ради?!”»
Номинация «бабушка» по отношению к тем, кто занимается лечением, зафиксирована нами в концовке молитвы от испуга, сообщенной Голендухиной В. И. (д. Десятова):
«Мать Пресвятая Богородица, не знаешь ли ты от урочища, от переполочища, от худого худобища, от родимого родимчища, от вихря, от ветра. Бабушка рубашкой закрывала, все уроки, переполохи с (имярек) умывала, с серых очей, с черных бровей*, со всех жил-костей, с рабы Божьей (имярек) все уроки, переполохи смывала. Аминь. Аминь.
Данный факт, единичный среди всего корпуса заговорных текстов, зафиксированных нами на территории Тюменской области, может свидетельствовать о традиционности данной номинации по отношению к занимающимся лечебным делом.
В современном социуме принято также обращаться к лекарю по имени и отчеству: «Зовут Маргарита Кузьминична» (Антонова М. К., д. Крысова); «Называют по имени и отчеству» (Овечкина Л. С., пос. Березняки).
В «Словаре русских народных говоров» слово «бабка» многозначно и, что любопытно, оно употребляется как по отношению к женщинам, так и по отношению к мужчинам: «1. Женщина, занимающаяся оказанием помощи при родах; повитуха. // Ж. Деревенская массажистка. 2. М. и ж. Мужчина или женщина, занимающиеся лечением, знахарством, ворожбой» [63, с. 2]. В речи наших информантов зафиксировано второе значение этого слова, но только по отношению к женщине. Мужчину знахаря, колдуна, по данным этого словаря, называли (в том числе) «дед» [63, с. 7].
Если провести параллели с татарской и – шире – тюркской традицией, то в ней самыми частотными названиями человека, занимающегося лечением, являются номинации «имце» (от слова имлеу – заговаривать), «табип» (лекарь), «корткаяк» (бабка), «куремце», «пагымцы» (ясновидящая) [20, с. 81]. Уточним, что «имце» переводится как «знахарка». Как видим, между русской и татарской народной традициями много общего, самые частотные номинации – знахарка (знахарь), бабка, лекарь – совпадают. Вместе с тем в тюркской традиции лечения имеет место дар ясновидения, поэтому в ней присутствует номинации «куремце», «пагымцы». Казашка Бейсенова К. (д. Мезенка) рассказывает о том, от кого ей достался дар лечения: «Ну вот, я была, дак мне вот сказали, что это не от отца пришло. Ясновидящие говорят, что это от бабушки моей пришло, передалось мне».
В единичных случаях в речи наших информантов прозвучали другие номинации. Номинация «волохИтка», «волхИтка» в речи наших информантов имеет два противоположных значения. У белоруски Савченко Л. К. (с. Нижняя Тавда) она приобретает положительное значение, являясь синонимом лексемы «лекарка»: «Меня зять волохитка все зовет. Волохитка – это така же лекарка, лечит котора ребетишек и всё». Чудинова Н. Г. (пос. Коммунар), напротив, вкладывает в данную номинацию отрицательный смысл: «Волхитки – те, кто занимаются черной магией». В «Словаре русских народных говоров» «волхитка», «волхидка» являются женскими номинациями к «волхит», «волхид» – «колдун, знахарь, ворожей». «Волохитка» – «то же, что волхитка». Соответственно «волхитить» – «заниматься колдовством, знахарством, ворожить» [63, 5]. Таким образом, оба случая словоупотребления, в речи Савченко Л. К. и Чудиновой Н. Г., не противоречат словарной дефиниции.
Номинации «целитель», «целительница», «мастер», «знаток» не получили широкого распространения в речи наших информантов, они единичны.
Дмитриева К. В. (с. Ярково), чувашка, говорит: «Называют народным целителем». Употребление номинации «целитель» в речи Ксении Викторовны может быть связано с языковыми особенностями (ее родной язык – чувашский). Кроме того, слово «целитель» употребляется не ей самой, а другими по отношению к ней, оценочно, с целью, как мы можем предположить, подчеркнуть пользу от её лечения и её популярность среди людей, авторитет («народный целитель»). Кугаевская Г. П. (с. Байкалово) отмечает: «Видишь, как раньше знахарЕй и звали колдунами, … вот теперь уже их просто как мастера или целители, целительницы. Ну, в деревне просто к бабке вон пойди». Присутствие в речи Галины Павловны данных дефиниций можно объяснить ее образованностью, начитанностью (она принадлежит к сельской интеллигенции). Она посещала в Новосибирске известную сибирскую знахарку Наталью Степанову, а значит, читала ее книги, которые выходят под серийным названием «Заговоры сибирской целительницы». Исходя из этого, можно заключить, что в речь Кугаевской Г. П. номинация «целительница» вошла из книг.
В «Словаре русских народных говоров» представлена номинация «мастер» – «учитель грамоты по церковным книгам в деревне» (в первом значении) [63, 18]. Могло так случиться, что деревенский учитель грамоты выполнял и функции лекаря, в связи с чем в речи нашей информантки Ермохиной Н. С. (с. Покровское) слово «мастер» по отношению к её дедушке стало синонимом к «знахарь», «лекарь». Возможно, у Нины Семеновны дедушка был именно мастером. О нём информантка говорит так: «Дедушка дак учителем работал, учителем работал по молитвам, преподавателем молитвов был дедушка. Он ездил в Киев, он все время ездил в Киев, дедушка-то у нас, тогда ведь таких-то не было, ну потом уже стал Тобольск, он, говорит, в Тобольск ездил… Потому что он был староверующий человек, верил в старость всему, каки праздники церковные, какие вот, он никогда, чтоб мы все проходили, эти, и все молитвы и все на свете». Дедушка Нины Семеновны был также деревенским лекарем, «учителем по лечебности».
По отношению к тем, кто занимается лекарской практикой, нами зафиксирована единичная лексема «знаток» в речи Бекеневой М. К. (д. Таволжан): «Мой дед с бабкой служили в армии двадцать пять лет в Хабаровскем, у них детей не было. А Хабаровский он край почему-то славился вот этим, знатокАм. И вот мой дед там то ли научился, то ли где он научился».
В качестве обозначения уровня компетенции знахаря или указания на то, что данный человек лечит, выступает прилагательное «знаткАя» и его производные («познатнЕй»): «У его тетка была, шибко такая знаткАя, она и лечила» (Глазычева Х. И., г. Ялуторовск); «Да, есть такая, кто лечит, она знаткАя» (Шалина В. М., с. Байкалово); «Лечит другая, Маруся, она познатнЕй меня» (Рогулина М. М., д. Большая Крутая). Словарь русских народных говоров трактует номинацию «знАткий» и «знаткОй» (субстантивированное прилагательное) в одном из значений как «знающий ремесло знахаря, колдуна, занимающийся ремеслом знахаря, колдуна» [63, 11].
Итак, в речи наших информантов прозвучало несколько номинаций по отношению к людям, занимающимся лечением. С одной стороны, это говорит о разнообразии, богатстве самой традиции, с другой, о ее модернизации, изменении, которое происходит «здесь и сейчас», на наших глазах под влиянием средств массовой информации и различных печатных источников.
Номинации лечебных текстов также являются лакмусовой бумажкой, определяющей моменты трансформации сибирской заговорной традиции, модернизацию ее формы в пространстве и времени. Самые распространенные лексемы в среде западносибирских (тюменских) знахарей для подобного рода текстов – «заговор», «молитва» («молитовка»), «наговор».
Для разъяснения значения данных слов сначала обратимся к различным словарям. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Даля «заговор» объясняется как «действие по глаголу в смысле завораживанья, колдовства; нашепты. || Заговоры от болезней или скорбей: урочные, грыжные, своробные, зубные нпр. от укуса, от ружья ипр.» [57, 1]. В «Словаре русских народных говоров» номинация «молитва» во втором значении определена как «текст заговора. // Охранительный заговор (молодым на свадьбу или скоту от зверей» [63, 18]. Таким образом, значение слова «молитва» синонимично «заговору». Если обратиться к номинации «наговор», одной из самых частотных в речи наших информантов, то в «Словаре русских народных говоров» за ней не закреплено значение «текст заговора». Не имеет такого значения и слово «наговорка». Однако однокоренные слова в данном словаре имеют отношение к нашему предмету. Так, «наговорщик – 1. Знахарь»; «наговорье – заговор, заклинание»; «наговоренный – в суеверных представлениях – получивший после наговора-заклинания волшебные свойства. Наговоренная вода» [63, 19]. В то же время в «Толковом словаре живого великорусского языка» Даля одно из значений слова «наговор» – «заговор, читаемый на какую либо вещь, на хлеб, соль, воду ипр.» [57, 2]. В «Словаре русских говоров Сибири» номинация «наговор» имеет значение «заклинание, заговор» [62, 2].
Посмотрим, какие значения приобретают данные лексемы в речи наших информантов. Немаловажным также является вопрос о том, кто из информантов употребляет ту или иную лексему в своей речи.
Если обратиться к номинации «заговор» (акцентологические варианты в речи наших информантов – «зАговор», «заговОр»), служащей названием лечебных текстов, то, как показывают наши наблюдения, круг людей, которые употребляют её в своей речи (практике), достаточно широк. Часто она встречается в речи сорока-пятидесятилетних женщин-знахарок – Вострых Р. А., Кугаевской Г. П., Овечкиной Л. С. Присутствует она у тех, кто имеет высшее или среднее образование. Её употребляют знахарки, знающие лечебную литературу – например, Лескова М. М. (г. Ялуторовск) и Вострых Р. А. (с. Уктуз), которые лечат заговорами из книг Н. Степановой. Однако слово «заговор» вошло в речь и старших по возрасту знахарок, например, Тимофеевой А. Г. (1939 г. р.):
(?) Слова, которыми вы лечите, это молитвы или заговоры?
(!) Просто заговор, и всё. Молитвы я не знаю никакие (с. Бердюжье).
Белоруска Пташкина Н. Н. (д. Тюнево), рассказывая об истории получения ей знания, упоминает свой разговор со свекровью: «Потом, значит, она мне говорит: “Давай хоть от меня, хоть что я знаю, ты вот такие простые зАговори перепиши и напиши”». Кроме того, данная номинация «поддерживается» в речи Надежды Никитичны и тем фактом, что она лечит заговорами из книги А. Аксенова «Я не колдун, я знахарь» (так называются в книге лечебные тексты).
Маслова А. Н. (с. Ивановка) лексемой «заговор» обозначает лечебные тексты «белой» магии и тексты, направленные на сглаз, порчу: «Ну, я лечу детей от грыжи, от испуга, от родимчика, снимаю порчу, заговор у взрослых людей. (…) Вот, например, я могу снять с нее заговор, … но это не надолго. Она некрещеная, и она снова будет этому подвергаться». Лечебные тексты она называет и «молитвами», и «заговорами».
Информанты могут уподоблять заговор молитве: «Заговоры это своего рода те же молитвы» (Кугаевская Г. П., с. Байкалово). «Молитву если знаешь, то тоже самое, что заговОр» (она перечисляет молитвы – «Отче наш», «Молитва Христова», «Пресвятой Деве») (Пульникова Т., д. Плавново).
Загибалова Л. М. (с. Ярково) разграничивает молитву «Отче наш» и «основную молитву», «заговОрную молитву»: «Молитв много я знаю наизусть. Основных. Перед тем как лечить творят молитву «Отче наш», это всегда, а потом основную молитву читаю три раза, которая заговорная уже». В то же время и для церковной молитвы, и для заговора она применяет один и тот же термин – «молитва», объединяя им два разных типа текстов (для молитвы и для лечения).
Вострых Р. А. (с. Уктуз), хотя и употребляет разные лексемы – «заговор», «наговор», «молитва», однако по контексту можно судить, что различий между ними она не делает – это разные обозначения одного и того же объекта. Например, с заговорами Руфина Александровна знакомится по книгам Натальи Степановой, применяет их (например, заговор от свища). Лексема «наговор» в ее речи также связана с книгой: например, лечить ревматоидный артрит она научилась у Степановой («там и наговорами, и травами»). Однако чаще лечебные тексты Вострых Р. А. называет «молитвой»– молитва «Отче наш», молитвы от уроков, от зубов, от ангины и другие.
Некоторые информантки могут разграничивать заговоры, молитвы и наговоры, отводя им разную роль в процессе лечения. Например, Чернышева Н. А. (с. Нижняя Тавда) разграничивает заговоры и наговоры: «Есть заговоры, есть наговор просто на воду. Они по-разному» (слова сообщить отказалась). Лескова М. М. (г. Ялуторовск) отмечает: «Заговор – это когда лечишь или узнаешь, что у нее – сглаз, колдовство заговорами наделано. Когда отливаешь на воске – молитвы».
Лексема «заговОр» в речи Рогулиной М. М. (д. Большая Крутая) относится только к тексту, применяемому для лечения от ячменя; молитвами информантка называет слова, которыми лечит все остальные болезни.
Ермохина Н. С. (с. Покровское) лечебные тексты, которыми она обладает, называет молитвами и заговорами: «Я лечу только молитвами. От чего я – я лечу только детей особенно вот испуг, уроки вот эти вот, зубы заговаривать, заговОрами я лечу. Я ничем не лечу, ни травами, ничем. Я только словами лечу». Как видим из ее речи, лексема «заговОр» имеет отношение только к определенному виду текстов – к заговорам от зубов, а лексема «молитва» покрывает все остальные лечебные тексты (научил дедушка – «дедушка дак учителем работал, учителем работал по молитвам, преподавателем молитвов был дедушка»).
О том, что номинация «заговор» в некоторых случаях неорганично входит в обиход знахарей, может свидетельствовать ее грамматически неправильное словоупотребление, например, в речи Борисенко А. Е. (с. Бутусово): «Ну, я заговор даже не знаю, от кого я их научилася» (ед. ч. вместо мн. ч.). Сама Августа Егоровна далее отмечает: «Слова, которыми лечат, – молитвы. Только молитва». Коми-зырянка Мишарина Р. Д. (с. Ивановка) не видит разницы между данными номинациями:
(?) А слова, которыми вы лечите. Как вы называете? Заговор, молитва, наговор?
(!) Да, связано с молитвой оно.
(?) А как вы называете?
(!) ЗаговОр я называю.
В то же время в беседе она употребляет только лексему «наговор».
Синонимичны номинации «заговор» и «молитва» в речи чувашки Дмитриевой К. В. (с. Ярково):
(?) А вы лечите словами, заговорами?
(!) Заговорами я лечу… И молитвой я лечу… А так-то заговоры – это молитвы».
Среди всех обозначений лечебных текстов преобладает лексема «молитва», причем во многих случаях в речи знахаря она является монономинацией. Она встречается в речи разных групп знахарей – разных по возрасту, уровню образования, этнической и религиозной принадлежности, месту жительства.
Например, Харланова Ф. И. (с. Омутинское) лечит «Божьими молитвами»: «Там много молитв есть. Сначала обращаемся к небесному Отцу: «Отче наш», «Пресвятая Богородица», потом «Символ веры», «Воскресная». Там уже по ходу другая молитва, что надо ей излечивать». Снегирева А. И. (с. Памятное) отмечает: «Как бабушка научила, то я и знаю. Это Божьи молитвы. А заговоры я никакие не знаю, я только знаю Божьи молитвы». Коми-зырянка Ганова З. Т. (с. Ивановка) говорит: «Конечно, говорили. Как без молитвы? С молитвами». Казашка Бейсенова К. (д. Мезенка) лечит молитвами из Корана: «Вот молитва Анхам от головы читается».
Несомненно религиозное влияние в выборе некоторыми информантами номинации «молитва» для текстов, которыми они оперируют в ходе лечебного процесса. Многими информантами эта религиозная составляющая заговорной традиции вполне четко отрефлексирована. Романенко М. И. (с. Сладково) аргументирует выбор номинации «молитва» так: «Я все прошу Бога». Кугаевская Г. П. (с. Байкалово), уподобляя заговоры и обереги молитве, объясняет это следующим образом: «Потому что … обязательно мы должны крест наложить в конце хотя бы или … сразу, допустим».
Ермохина Н. С. (с. Покровское) полагает, что слова, которые она произносит во время лечения, – церковные молитвы:
(?) А эти молитвы церковные?
(!) Церковные, обязательно церковные. Раньше были церковные как молитвенники были у дедушки. Ну, вот сейчас читают молитвы в церкви ли где – они не совпадают. У них только совпадает «Аминь. Аминь. Аминь». Больше ниче не совпадает.
Таким образом, Ермохина Н. С. не разграничивает лечебные тексты и церковные молитвы (разные по содержанию, даже исходя из ее наблюдений; нам она данные тексты не рассказала).
Наконец среди частотных номинаций лечебных текстов можно назвать группу слов, производных от глагола «говорить» – «наговор» («нАговор», «наговОр») и единичные «наговорка» (наговорка от зубов – в речи чувашки Дмитриевой К. В, с. Ярково), «приговор» («приговОр» в речи Гордеевой Е. М., с. Бердюгино), «прИговор» (в речи Перминовой Е. Ф., с. Бердюгино).
Как правило, эти слова в речи наших информантов также выступают в роли синонимов к текстообозначению «молитва». Кулеш М. С. (с. Викулово): «Божественные у меня наговоры. Я с детства приучена к Господу Богу, Божественным молитвам. И молюсь ему, и прошу его, и молитвы есть к ему, наговоры лечебные». Загибалова Л. М. (с. Ярково): «Наговор, молитва – это одно и то же. Все читается с именем Господа». Шаровьева Н. А. (с. Петелино): «Я воду на угли наговариваю, выношу, да всю одёжу перехлопаю да все с наговором, да с молитвой».
Среди единичных номинаций – текстообозначения «статья» (Тенюнина П. Я., с. Бердюжье; Авросимова А. Н., с. Уктуз); «шепоток» (Половодова О. И., с. Байкалово); «заклинание» (Суворова З. К., с. Памятное); «оберёг» (Пульникова Т., д. Плавново), «Оберег» (Кугаевская Г. П., с. Байкалово).
В «Словаре русских народных говоров» номинация «оберег» имеет значение «шептанье, наговор, заговоры, разрушающие или не допускающие вредные чары, злое колдовство. || Обереги, мн. Предохранительные меры от порчи колдунами и нечистой силой» [47, 22]. Если обратиться к данной лексеме в речи Пульниковой Т., то мы увидим, что она отличается от словарной. Информантка называет «оберЁгом» текст «на ночь», который произносят три раза при выключении света. Слова в нем такие: «Царь огонь, царица искра, спи тихо и смирно. Аминь». Таким образом, данный текст призван не допустить в доме пожар с помощью воздействия магической силы слов на «огонь» и «искру». При их характеристике используется прием антропоморфизации – «царь» и «царица». Огонь и искра представлены не как «вредные чары» или «злое колдовство», которые требуется разрушить или не допустить, а, скорее, как силы, которые нужно умилостивить, успокоить, усыпить, усмирить – «спи тихо и смирно». Это значение ближе к дефиниции из «Словаря русских говоров Сибири», где «Оберег» . «заклинание от беды, неудачи» [62, 3].
В речи Кугаевской Г. П. номинация «Оберег» употребляется относительно разных объектов. С одной стороны, есть «молитва-оберег от нервных срывов». В обрядовой части нужно намочить рубашку святой водой и произносить слова:
«Река не плещет, звезда не блещет, луна не качается, раб (имярек) не взъедается, не ворчит, не кричит, руками не махает, душа его отдыхает, злобы не знает, спи, сон, в дверях, в окнах, в стенах, спи тихо, нету лиха и психа. Аминь. Аминь. Аминь».
После произнесения заговора рубашку нужно перекрестить и повесить сушиться, а когда она высохнет – одеть.
В молитве-обереге на урожай слова читаются семь раз в то время, когда «посадишь и начнешь поливать первый раз в огороде», «вот ты поливаешь из лейки, или лук я вот поливаю, и вот надо говорить семь раз»:
«Не столько сажаю, сколько собираю, не 3, а 5, не 10, а 25, замыкаю свои земли на святые замки, на сбережённые ключи. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь. Аминь. Аминь».
В молитве-обереге от воров слова читаются на кошелек, объект обращения – тот, кто потенциально может украсть деньги:
«Крест на мне, крест на стене. Кто мои деньги возьмет, от второго креста умрет. Аминь».
Таким образом, значение номинации «Оберег» (по отношению к перечисленным текстам) соответствует дефиниции из «Словаря русских говоров Сибири» и расходится со «Словарем русских народных говоров».
Единичная номинация «шепоток» отражает в своей семантике и сам текст, и способ его произношения. Половодова О. И. (с. Байкалово), называющая лечебные тексты «шепоток», отмечает способ их произнесения: «Она [знахарка. – Е. Е.] как говорит не сильно громко и не совсем уж тихо. Но в это время, на кого она говорит, должен молчать обязательно, не разговаривать. Спокойно». Многие наши информанты подчеркивали, что слова лечебных текстов произносятся не громко, а именно шепотом. Бокарева С. А. (с. Сладково): «Молитву-то читаешь не вслух, а шепотом». Кугаевская Г. П. (с. Байкалово): «Читают и шепотом. Читать надо именно спокойно, как будто сама для себя читаешь. Никак не кричать, не громко. Спокойненько, тихонечко. Вполголоса, чтоб никто не мешал, обязательно была тишина. Чтоб горела или лампадка, или свечка, обязательно иконки чтоб были. Чтоб никто не мешал».
При произнесении лечебных текстов сила голоса у той или иной знахарки может быть разная. Тексты могут произноситься вслух. Например, вслух читает Пташкина Н. Н. (д. Тюнево) с той цель, «чтобы уверился сам больной». Тексты могут произноситься шепотом, как у Половодовой О. И., Кугаевской Г. П., Бокаревой С. А. Шепотом читает также чувашка Дмитриева К. В. (с. Ярково), причем, как отмечает информантка, если она забывает какое-то слово, то произносит текст снова, так как «тогда не вылечивается. Надо полностью, с умом надо». Тексты могут произноситься «про себя», как в практике Суворовой З. К. (с. Памятное): «Тихонько, про себя даже. Тихонечко читать надо, это не вслух читать надо». Сосновцева А. И. (с. Петелино) читает наговоры «в уме», при произнесении слов задействованы губы – «губами-то шепчу потихоньку».
Самим способом произнесения заговорных текстов бабушка психологически настраивает пациента на внутреннее спокойствие, гипнотизируя его, вводя тем самым в измененное состояние сознания [48]. Например, произнесенные шепотом слова действуют магически: «Да, я шепотом читаю. Чтобы никто не мешал, никого не было коло меня, только сидел один ребенок. Оне никогда у меня не ревут. Оне вот придут, закатываются, ревут, посажу, и все, оне сидят. Сбрызну их, они сразу сядут и сидят коло меня. Они почему-то сразу ко мне идут» (Ермохина Н. С., с. Покровское). В целом же в заговорно-магическом действе «текст может использоваться как вспомогательное средство в нескольких вариантах: шептания (основное воздействие семантического поля оказывается на заклинателя), проговаривания или прошептывания с особым сочетанием дыхания (семантическое воздействие оказывается на подсознание оператора – при крайне редком голосовом звучании и на перципиента – плюс психофизическое воздействие на оператора), а также мысленного воспроизведения» [48, 1, с. 254]. Данные аспекты произнесения заговорных текстов в западносибирской традиции, к сожалению, пока не изучены.
Название лечебных текстов в речи целителей может подвергаться табуированию. Например, Савченко Л. К. (с. Нижняя Тавда) рассказывает, как она училась от бабушки искусству врачевания (слова, заменяющие обозначения лечебных текстов или места или фиксации, в тексте выделены курсивом): «Молитвами меня научила бабушка. Она говорит: “Тебе можно. Ты раз самая старшая в семье, вот, я тебя научу”. И вот мы сначала написали на бумажку с одной женщиной, а потом у меня муж сказал: “Ты колдунья, ты колдуешь”. Взял, порвал все эти [бумажки. – Е. Е.] у меня. Ну, я потом давай в уме… это все запоминала. И все». Зачастую бабушки просто говорят «это от рожи», «это от грыжи», «от испуга» без названия текста, который затем сообщают. Так говорит Кутырева Р. Д. (д. Кутырева):
(?) А сами вот эти слова вы как называете? Молитва? Заговор?
(!) Я зову «от уроков», «от испугу».
Некоторые информанты обозначают лечебные тексты как «слова»: «И, значит, когда потрешь эти все бородавки и, значит, закопать в землю половинку эту [яблока, которой тер бородавки. – Е. Е.], которой терла, где никто не ходит, тако место в огороде, в уголочке, чтоб там никто не наступал, не ходил, закопать это яблочко, ну, и со словами, значит…» (Кугаевская Г. П., с. Байкалово).
Романенко М. И. (с. Сладково), после нашей с ней беседы, заключила: «Вот все мои песни такие. Больше я ниче сказать не могу. Врать я не умею, болтать я тоже не хочу, зачем лишнее наговаривать».
Здесь можно увидеть элемент сакральности древней врачевательной традиции, которую старались утаивать от посторонних, не бросать слов на ветер для сохранения своих сил, не растрачивать энергию. Например, Маслова А. Н. (с. Ивановка), отказавшаяся сообщить тексты заговоров (кроме заговора на остановку крови), определила причину этого так:
(?) Слова, которыми вы лечите, нельзя говорить?
(!) Не, нельзя.
(?) Почему?
(!) Ну, а зачем на ветер их бросать?
Итак, материалы наших исследований показывают, что западносибирская система номинаций, применяемых по отношению к людям, которые лечат, и лечебным текстам, своеобразна. В ней находят отражение общепринятые обозначения, зафиксированные в словарях. В то же время можно констатировать, что в Тюменском крае сложился свой особый лексикон, постепенно трансформирующийся во времени и пространстве.
