Духовная вялость
«Дабы вы не обленились, но подражали тем, кто верою и долготерпением наследуют обещанное» (К Евреям 6:12).
Слово праздность (acedia) происходит из древней Греции, где оно было использовано для обозначения состояния апатии или оцепенения, не заинтересованности своим положением или состоянием в мире. Первоначально слово праздность (на латыни accidie) означало «не заботящееся состояние». Оно имело духовный подтекст и означало состояние, которое отличалось от психических расстройств или гуморальной дисфункции, но еще классифицировалось как тесно связанное с меланхолией. Это было состояние апатии и неспособности выполнять свои обязанности в жизни.
В древнем мире для обозначения этого состояния духовного оцепенения использовалось несколько терминов. Вялость была известна как апраксия — корнем этого слова является praxis — греческий термин, обозначающий акт, работу или поступок. Апраксия значит «без работы» и указывает на вялость или скуку. Сегодня «апраксия» признается как неврологическое расстройство, характеризующееся отсутствием способности выполнять осмысленные целенаправленные движения, вызванное поражений левого полушария мозга. Греческое слово nothros означает — медленный, вялый, праздный, скучный, пассивный или ленивый. Когда оно используется для описания модели поведения, оно означает монотонное или не интересное действие; то, что потеряло свою скорость и импульс. Со ссылкой на человека оно означало того, кто был когда-то ревностным, но чьи убеждения рассеялись и были заменены безразличием. Соответствующий термин, nothria, означает «оцепенение», психическую и моторную инертность и нечувствительность. Оно появляется в Corpus Hippocraticum как определение патологического состояния, которое требует медицинского лечения. Связанное с меланхолией, оно относится к духовной депрессии, характеризующейся равнодушным отношением к жизни и миру. Оно также связано со словами анестезия («без чувств») и наркоз («ступор», «паралич»), оба являются источником современной медицинской терминологии.
Греческое слово apatheia имеет аналогичный смысл, но скорее передает особое состояние души, в котором человек свободен от эмоциональных расстройств. В философии стоиков это было желаемым состоянием — свобода от всех страстей и состояние психической чистоты. Оно также было включено Антисфеном (Антисфен (др.-греч. AvxiaBsvn^; 444/435 до н. э., Афины — 370/360 до н. э., Афины) — древнегреческий философ, основатель и главный теоретик кинизма, одной из самых знаменитых сократических школ. () (445-365 г. до н.э) в философию Кинизма. Киники отвергали все обычные желания богатства, власти или славы и выступали за жизнь, свободную от всех владений или привязанности к материальному миру. Термин apatheia был позднее принят Плотином в его развитии неоплатонизма, посредством которого он означал свободу от эмоций, достигнутую очищением души. Он также использовался в ранних христианских учениях как термин для освобождения от страстей или принуждений — нравственное состояние ума. Существует также древнегреческое слово psychros («холодный» «фригидный»), которое также связано с состоянием психической и эмоциональной вялости или апатии, сегодня используется для обозначения физического качества веществ, но первоначально понималось в переносном смысле. мировая скорбь «Моя душа спит от усталости…»
Во времена средневековья хронические состояния подавленности и инерции были известны как acedia или accidia, в то время как чувство уныния, печали или горя назывались tristitia. Средневековое понимание меланхолии, как правило, включало три значения этой концепции: мрачное расположение духа, торжественное размышление и творческий разум. Дух средневековья, особенно к концу периода, характеризовался пессимизмом и растущим разочарованием, усталостью и апатией. Это было время предчувствия приближающегося конца мира и хилиастских тенденций, сопровождающихся страхом и беспокойством о духовной жизни.
Философ шестого столетия и автор богословских трудов Боэций, объяснял эту вялость древним пониманием меланхолии. Под влиянием таких видных деятелей древности как Платон, Аристотель или Пифагор, Боэций считал, что меланхолия обладала двойственным значением. Она приводила к созерцанию и философскому пониманию. Она также наделяла человека мистической мудростью и пророческими навыками. Его наиболее известная работа, «Consolation of Philosophy» («Утешение философией»), написана как диалог между самим Боэцием, страдающим и отчаявшимся, и духом философии, изображаемым в виде мудрой и сострадательной женщины. Составленная в прозе и стих, работа выступает за принятие трудностей в духе философской отрешенности от несчастья.
Меланхоличная праздность была созерцательным состоянием, и горе было вратами к человеческой душе. Алкуин (730-804 гг.), средневековый ученый и поэт, различал два вида печали: та, что приносит спасение и та, что приносит бедствия. Также святой Августин (354-430 гг.), один из ранних отцов церкви, определяет tristitia как состояние двоякого характера: «одно работает во спасение, другие, во зло; одно привлекает к покаянию, другое, приводит к отчаянию» (Цитируется в Бомзон, Арье, Лоренс М. Блендис «Сердечно-сосудистые осложнения болезни печени».). Как мирское разочарование и бедствие, tristitia появилась в списке смертных грехов, но постепенно значение термина объединилось с концепцией acedia.
Богословы, историки и культурные критики считали acedia древним изображением конкретных психологических состояний, поведений или экзистенциальных условий, таких как лень, скука или тоска — концепций, которые будут интегрированы в XIX веке в понятие сплин. В Summa Tlieohgica Фома Аквинский идентифицировал acedia с «мировой скорбью», (позднее признанную как Weltschmerz) которая приводила к духовной смерти, в противоположность медитативной скорби, описанной другими средневековыми философами. Для него она становится смертным грехом, когда рассудок человека соглашается на «бегство» от Бога, «по причине крайнего преобладания плоти над духом». Это соответствует «тоске», Кьеркегора, глубокому духовному состоянию неуверенности и отчаяния в человеке и «тошноте» Сартра. Это также архетипический источник экзистенциалистского восприятия разочарования, связанного с конфликтом между своими обязанностями, своими принципами и другими.
На протяжении XI века ученые, как правило, подчеркивают физические явления, связанные с acedia: праздность и сонливость. Несколько авторов того времени понимали это состояние как результат гуморальных дисфункций. Acedia считалась флегматичностью и «охлаждала» нормальное тепло энтузиазма, что приводило к апатии и безразличию. Это может также привести к кислой, отвратительного типа черной желчи. В двенадцатом веке, однако, снова возник интерес к внутренним явлениям: духовной вялости, усталости и скуке в религиозной практике, отсутствию пыла, и состоянию депрессии во взлетах и падениях духовной жизни (Венцель «Грех лени: праздность в средневековой мысли и литературе»). В это время acedia стала рассматриваться главным образом как болезнь монахов и созерцательности. С введением в официальные списки грехов она стала частью моральной жизни всех христиан. Среди общего населения acedia, начала распространяться в тринадцатом и четырнадцатом веках. Средневековая схоластическая философия объясняла этот феномен теориями страстей и нарушений в эмоциональной жизни человека. Акцент был сделан на депрессивных аспектах печали и значение acedia начало постепенно переходить от строго религиозных чувств к общей пресыщенности и небрежности прозаических обязанностей, вследствие тяжелой меланхолии. К концу Средневековья acedia уже рассматривалась как «болезнь», которая затрагивает каждого человека, независимо от религиозной или светской профессии, донимая страдальца печалью и унынием.
Взгляды на acedia того времени например описаны в работах богослова XIII века, Давида Аугсбургского, который классифицировал «болезнь» по трем основным критериям:
«Во-первых, это определенная горечь разума, который не может радоваться чему-то веселому или здоровому. Она питается отвращением и ненавидит человеческое общение. Это то, что апостол называет мировая скорбь, которая приводит к безвременной смерти. Она склоняется к отчаянию, инакомыслию и подозрениям и иногда приводит свою жертву к самоубийству, когда она угнетена необоснованным горем. Такое горе иногда возникает от предыдущего нетерпения, иногда вследствие того, что желание некоторых объектов было отложено или расстроено и иногда из обилия меланхолических жидкостей, в этом случае она обязывает врача, а не священника, предписывать лекарственные средства.
Второй вид — это определенное праздное оцепенение, которое любит спать и все удобства тела, ненавидит трудности, избегает всего, что является трудным, поникает в присутствии работы и получает свое удовольствие в праздности. Это свойственно лени (pigritia).
Третий вид — это усталость только в таких вещах, которые принадлежат Богу, в то время как в других профессиях его жертва является активной и имеет приподнятое настроение. Человек, который страдает от него, молится без преданности. Он избегает восхвалять Бога, всякий раз, когда он может сделать это, с осторожностью и наглостью. Он спешит, торопится в молитвах, которые он обязан произнести, и думает о других вещах, так чтобы молитва не была для него слишком скучной» (Цитируется в книге Зигфрида Венцеля «Грех лени: праздность в средневековой мысли и литературе»).
В пятнадцатом и шестнадцатом веках, во время Реформации и возрождения классических идей, церковь утратила свои первоначально мощные позиции, и концепция смертных грехов была заменена на другие попытки объяснить модели поведения человека. Многие состояния подавленности, которые в средние века классифицировались как праздность, стали рассматриваться как меланхолия, иногда в смысле медицинского расстройства, но чаще в смысле состояния горя без очевидных клинических последствий. Обычные иллюстрации смертных грехов постепенно были приспособлены к изображению четыре темпераментов, вдохновленных древней гуморальной теорией. Как часть этого процесса традиционные изображения праздности стали использоваться для изображения понимания меланхолии Возрождения (Джексон, Стэнли У. «Праздность, грех и его отношение к горю и меланхолии»).
Рисунок в Iconologia (1593 г.) — работе, оказавшей влияние на изобразительные аллегории Возрождения, составленной Чезаре Рипа (1560-1622 гг.), изображает праздность как пожилую женщину, одетую в рваные одежды, с головой, обернутой черной тканью, сидящую в ступоре. В правой руке она держит большую рыбу и в левой руке она держит ленту с надписью «Torpet Iners» («простой человек бездействует»). Как автор объясняет в комментарии, женщина является старой, потому что в старости сила уменьшается. Ее одежда бедна, потому что безделье приводит к нищете. Черная ткань в ее руке означает, что праздный ум наполнен оцепенением. Она сидит, потому что праздные люди ленивы и инертны. И она держит рыбу, потому что, как считалось, «если коснуться сеткой или руками» рыбы, она становится настолько ошеломленной, что даже не может убежать: «безделье влияет точно таким же образом: они ничего не могут делать» (Чезаре Рипа «Живописные изображения барокко и рококо» 1758-60 гг. изданные Хертел в «Iconologia» с двумястами выгроверованными иллюстрациями).
Одна из самых известных более поздних записей о праздности принадлежит итальянскому поэту Петрарке (1304-1374 гг.), который описал это явление как состояние, связанное с любовной меланхолией. Это была печаль, которая цеплялась за него и пытала его «целые дни и ночи напролет», позволяя ему «погрузиться в сам ад, чтобы питаться его слезами и страданиями, его болезненным влечением» (Радден Дженифер «Природа меланхолии»). В это время он пишет, «я не вижу или живу, но я как будто один в темноте ада и умираю наиболее мучительной смертью» (Цитируется в книге Уэллс, Марион А. «Тайная рана: любовь тоска и начало современной романтики»). Петрарка — это ключевая фигура в постепенной ассоциации праздности и меланхолии. То, что он назвал «accidia» считается первым выражением того сладостно-горького отвращения к жизни и к миру, которое представляет собой видение меланхолии в семнадцатом веке которое и романтики называли скукой или Weltschmerz.
Средневековая acedia был также моделью для superstitia Бертона -религиозной меланхолии. Его «порок меланхолии» является отсутствием веры, медлительностью и духовной праздностью. Это расстройство духа, вызванные дьявольским соблазном, который приводит к сомнению, печали, страху и отчаянию. На противоположной стороне Бертон помещает концепцию «меланхолии избытка» — религиозный энтузиазм или мания, производящий эффект раздражительного темперамента. Он соотносит тенденцию атеизма или безбожия с чудовищной меланхолией (monstrosam melancholiam) или отравленной меланхолией (venenatam melancholiam). По его мнению, отсутствие веры обусловлено пессимистическими взглядами, которые преобладают в определенные периоды истории, когда жизнь рассматривается как «короткая и утомительная» и «в смерти человека нет восстановления, ибо не известно ни об одном человеке, вернувшимся из могилы», что приводит к сомнению и неверию в жизнь после смерти. Человек жаждет лучшего существования, свободного от страданий земного мира, но эта перспектива является неопределенной и таким образом люди попадают в ловушку меланхолии. Духовное оцепенение влияет на всю душу: здесь отсутствуют радость, надежда, вера, доверие, настоящие и будущеие блага и на их месте процветают страх, горе и отчаяние. Сердце огорчено, совесть ранена, и разум затемнен черным дымом, вытекающим из этих бесконечных ужасов» (Роберт Бартон «Анатомия меланхолии»).
Лень
«Ты не должен бояться ужасов ночи; ни стрелы, летящей днем; ни моровой язвы, идущей во тьме; ни разрушения, которые разоряет в полдень» (Пс. 91:5-6).
В раннем средневековье праздность также идентифицировалась с грехом лени, одним из семи смертных грехов в христианской традиции. Считалось, что душа, страдающая от праздности, ослабевает под натисками тела. В этом смысле она был изображена позже Брейгелем в образе ленивого мира на его рисунке Desidia (1557 г.). Сопроводительный текст гласит: «Лень делает беспомощными и иссушает нервы (сухожилия), так, что человек становится ни для чего не годен» (Дженнифер Радден «Природа меланхолии»). Она впервые была признана грехом в трудах Эвагрия Понтийского (345-399 гг.), христианского монаха и подвижника. Его духовные исследования включали системы классификации различных форм искушения. К концу IV века он разработал список восьми злых мыслей или восьми соблазнов, которые он считал источником всего греховного поведения. Этот список был призван служить диагностической цели: выявить искушение и предложить подходящие средства излечения. Этими восемью злыми мыслями были: обжорство, блуд, алчность, печаль, праздность, гнев, тщеславие и гордость. Двумя столетиями позднее, в 590 году, папа Григорий I исправил этот список в форму, известную с того времени как семь смертных грехов, где Acedia и Tristitia (скорбь) объединялись в одно: недавно определенный грех Лени.
Для Эвагрия праздность была особым грехом. Она имела искупительной аспект, потому что победа над праздностью приносила радость, самую высокую из всех добродетелей. Он подчеркивал, что монахи должны служить Христу с радостью, а не печалью. Радость была ключом к мистическому союзу с Богом и основным оружием в борьбе с демоническими соблазнами. Чтобы победить демонов, душа также должна войти в состояние apatheia, которое не надо путать с современной «апатией». Для Эвагрия apatheia была свободой от беспокоящих страстей, полученная с помощью рационального контроля над чувствами, ощущениями и памятью. Это приводит к Исихии, спокойному центрированию души, и это приносит agapi, благородное состояние души, когда она поднимается до божественных высот (Рассел, Джеффри Бартон: «Сатана ранней христианской традиции»).
Для Фомы Аквинского лень была определенным типом печали, горя перед лицом духовной праведности, которая должна была быть достигнута (Tristitia de bono spirituali). Это не порок сам по себе, но скорее обстоятельство всех пороков. Душа становится вялой и оцепеневшей при мысли о болезненном жизненном пути, отмечает он. Перспективы добродетельной жизни вдохновляют не радость, но отвращение при мысли о трудоемкости. Перед лицом борьбы и проблем человек становится жертвой депрессии, покорности и вялости, которые медленно пожирают его душу и приводят к духовной атрофии.
Джон Кассиан (ок. 360 — 435 гг.), ранний христианский богослов, известный его мистическими трудами, считал, что праздность была соблазном, который можно предотвратить и которому нужно сопротивляться. Истинно верующему христианину «следует спешно изгнать эту болезнь… и следует сопротивляться этому самому злому духу». Кассиан является одним из самых влиятельных фигур в истории ранней христианской церкви. После многих лет путешествий и посещения монашеских организаций, он написал несколько работ, в которых он представил информацию о жизни, во главе с «отцами пустыни», или «кенобитами» — ранними монахами, которые жили в уединенности или в небольших группах в Египте в простоте и аскетизме.
Наиболее важными являются две основных работы, Institutes и Conferences. Кассиан также основал два монастыря в Марселе, один для мужчин и один для женщин, основанные на общинной жизни — один из первых таких институтов на западе, который послужил моделью для позднего монашеского развития. Его произведения содержат множество ссылок на грех праздности, под которым он понимает состояние уныния, распространенного в жизни пустынных отцов. Она была известна как «Демон полудня» (demonium meridianum) потому что апатия и безделье увеличивались около полудня. Как грех праздность отвлекает одинокого монаха от его обязанностей. Это было своеобразное состояние, которое включало печаль и подавленность, или инерцию и апатию, но не могла быть сведена к чему-то одному. Это была скорее отдельная категория, которая возникла вместе с уникальными культурными традициями. Изоляция в созерцательной клетке, палящее солнце, сухой климат, регулярное расписание поста, работы и молитвы — все это способствовало феномену хронического уныния и усталости. Это было подобно лихорадке, которая захватывала человека в одно и то же время каждый день (Дженнифер Радден «Природа меланхолии»).
Для Кассиана праздность было расстройством души, а не тела. Она была также результатом демонического искушения, и он соотносил этот феномен с «Демоном Полудня», таинственной сущностью, о которой говорит девяностый Псалом. Когда он захватывает душу, пишет он, она производит отвращение к месту, неприязнь к работе или презрение к другим людям. Он также вызывает желание духовного разнообразия: монах, страдающий от праздности «кричит о далеких монастырях и описывает такие места, как более выгодные и лучше подходящие для спасения». Болезнь также приносит физическую усталость и «своего рода необоснованную путаницу» овладевающую страдальцем «подобно некоей грязной тьме» и делает его «ленивым и бесполезным для любой духовной работы». И потом, изнуренный праздностью монах погружается в сон или выходит из заточения его кельи, едет в места, коих он жаждет. Другими словами он остается праздным в своей камере или блуждает в беспокойном преследовании отвлекающих внимание действий, а не духовной цели. И поэтому «солдат Христа становится беглецом с Его службы и дезертиром и связывает себя со светскими делами, без желания угодить тому, кому он посвятил себя» (Джон Кассиан «Дух праздности в организациях общинной жизни и восемь смертных грехов»). Поэтому праздность была опасным грехом, который может лишить душу спасения.
Практический отчет о праздности дается пустынным отшельником Гераклидом, который описывает случай брата, который создавал беспокойство в его новой келье. Гераклид посоветовал ему остаться в его келье и не оставлять её ни при каких обстоятельствах. Но молодой человек пал жертвой праздности и сомневался в словах своего советника. Он исполнял свои ежедневные обязанности, но когда он пошел спать, он нашел демона «скрежещущего на него зубами» и покинули свою келью, чтобы просить о помощи. Видя, что брат не выполнил его совет, Гераклид отказался открыть, но на следующее утро сжалился над ним. Тогда согласно его способности, он научил его дисциплине уединенного образа жизни, и в короткое время он стал хорошим монахом.
В руководстве покаяния или «penitentials», которое стало популярным в тринадцатом веке, грехи рассматривались как болезни, от которых кающихся нужно было лечить, а не наказывать. Праздность, которая была одним из важнейших грехов, была состоянием между болезнью и плохой привычкой. Создание епитимьи как обязательного таинства в тринадцатом веке привело к признанию различимых характеристик греха. Средневековые богословы упоминали несколько основных симптомов праздности, или «дочерей лени». Среди них были malitia, rancor, pusillanimitas, desperatio, torpor circa praecepta, evagio mentis — т.е. злоба, ненависть, малодушие, отчаяние, вялость в отношении правила и предписаний и блуждания разума. Другой список включал otiositas, somnolentia, importunitas mentis, inquietudo corporis, instabilitas, verbositas, curiositas — безделье, сонливость, неблагопристойный разум телесное беспокойство, неустойчивость, многословие и любопытство. Алкуин настаивали на том, что обострение желания есть важнейшая характеристика лени. Ленивый человек, как он отмечал, ошеломлен плотскими желаниями и не находит никакой радости ни в духовных работах, ни в желаниях своей души, ни в братской помощи; вместо этого он жаждет и желает, и «его праздный ум порхает над каждой вещью». Сонливость является обычным симптомом лени — убежище сна является «подушкой», которую дьявол протягивает ленивому человеку, лишая его возможности сопротивляться греху (Бомзон, Арье Лоренс М. Блендис «Сердечно-сосудистые осложнения болезни печени»).
«Болезнь» духовной апатии среди монахов также упоминается с латинским термином pusillanimitas, что переводится как «малодушие», «отсутствие мужества», или «уныние». Подобным термином также был scrupulositas, который использовался со ссылкой на духовные страдания. Иногда это рассматривалось как самостоятельное явление, оно характеризовалось нервным срывом, отсутствием веры в молитвах и работе и чувстве греха и отвращения к себе, в сопровождении страха наказания. Иными словами это была религиозная одержимость или моральная проблема, с патологическим чувством вины. В недавние времена Крепелин отметил в своих трудах, что чувство греха и отвращения к себе часто присутствовали в состояниях меланхолии, особенно в тяжелом состоянии melancholia gravis. Менее тяжелое состояние melancholia simplex характеризуется как ненавистью к миру, так и отвращением к самому себе: все становится неприятным для страдальца.
В христианской традиции семь смертных грехов, называются смертными грехами потому, что они разрушают милосердие в сердце человека и приводят его к окончательной закоренелости и вечной смерти. Это было общим убеждением, что праздность может поразить любого человека на духовном пути из-за суровой и жесткой самодисциплины, которая требуется на пути. Человек устает от духовных упражнений и стремится убежать от них, поскольку рутина и обучение противоречат чувственному удовлетворению. Стремясь к восторгу и различимым результатам в духовной практике, человек становится жертвой скуки, когда он не находит их немедленно. Вера в духовный путь уменьшается, и человек начинает страдать от праздности. В современном смысле это неудовлетворенность состоянием в мире, которая приводит к уходу от своих обязанностей и как следствие, к скуке или томлению.
Этот своеобразный тип депрессии, возникающий из религиозного кризиса, был описан Святым Иоанном Креста (1542-1591 гг.) — мистиком и подвижником шестнадцатого века. Это похоже на ночь, когда дух скрыт темнотой и душа мучима мраком. Его концепция «темная ночь души» стала метафорой, используемой для описания конкретной стадии духовной жизни, отмеченной чувством одиночества и опустошения. В христианской философии это был термин, обозначающий духовный кризис на пути к единению с Богом, фаза, в которой человек внезапно находит традиционную молитву трудной и неблагодарной. Можно чувствовать себя брошенным и потерять веру даже в само существование Бога, или в действительность религии. Христианские мистики, однако, воспринимают темнаую ночь как скрытое благословение, посредством которого человек лишается духовного экстаза, связанного с актами добродетели и сталкивается с сомнениями и неверием. Это был вызов, очищение души, катарсис, который приносил духовную чистоту и приводил к союзу с божественным.
Самые смертельные из грехов
«Gaudet humore melancholico daemon» («Дьявол радуется меланхоличному темпераменту» — слова Закхиаса, личного врача папы римского Иннокентия X).
В «Божественной комедии» Данте меланхоличные люди размещались в пятом круге его Inferno. В его Аду грешники классифицировались по качеству грехов, совершенных в жизни. Он делит грехи на три основных типа: потворство собственным слабостям, насильственные и вредоносные. Эти типы также предоставляют три основных отделения Ада Данте: Верхний Ад (первые 5 кругов) для грехов потворства собственным слабостям; круги 6 и 7 для насильственных грехов; и круги 8 и 9 для вредоносных грехов. Пятый круг предназначен для тех, кто совершил грех лени, или праздности. В то время как гневливые сражаются друг с другом целую вечность на болотистой поверхности реки Стикс, ленивые лежат, пуская пузыри под водой. Страдая от их вечного наказания, они кричат: «Печальны были мы на сладком воздухе, который радовал солнцем, несли в себе мы угрюмый дым; теперь мы горюем в черный слякоти».
Поэтому праздность является своеобразной инерцией, духовной путаницей, отсутствием воли или способности выдерживать неверие в спасение души. Это также состояние родственное меланхолии. Тем не менее, они не могут быть полностью соотнесены, так как последняя часто рассматривалась как соматическое расстройство. Праздность является исключительно духовной: её источник лежит не в дисфункциях организма, и не в расстройствах сознания. Он возникал в конкретных культурных условиях и средневековой вере в демоническое вмешательство в духовную жизнь людей. Однако оба состояния, как считали, влияют на монахов и мистиков так же, как на еретиков, ведьм или пророков. Поэтому они часто были связаны друг с другом и рассматривались как работа дьявола, согласно популярному убеждению, что «caput melancholicum diabolic est balneum» — меланхоличный темперамент — это баня Дьявола. К концу Средневековья, когда страх смертных грехов снизился, праздность и меланхолия стали рассматриваться как одно явление, развивающееся в различные виды заболеваний, как «духа», так и «разума».
В экзистенциалистской философии Кьеркегора отчаяние также является грехом, состоянием, в котором люди теряют всякую надежду на спасение и веру в существование Бога. Мировое «отчаяние» часто используется в барокко и романтической литературе, главным образом в контексте суицидальной смерти и в последствии, вечного проклятия. Фраза «отчаяться и умереть» означает «умереть и отправиться в ад». В христианской традиции отчаяние — это грех, который отрицает возможность спасения и подлежит наказанию в виде самых ужасных пыток. С христианской точки зрения смерть — это ворота в другую жизнь, точка в которой заканчиваются все мирские страдания. Отчаявшийся человек, однако, не может умереть и освободить себя от внутренних мучений. Человек отчаивается, потому что «не может использовать себя, не может избавиться от себя, не может стать ничем» (С. Кьеркегор «Болезнь к смерти»). Состояние отчаяния, в котором смерть является конечной целью, в котором нет надежды на другой жизни. Как отмечает Кьеркегор, отчаяние можно сравнить с состоянием умирающего человека, который страдает от страшной боли и жаждет смерти, но не может умереть. Это процесс вечной смерти, в котором сила жизни заменяется болезненным стремлением к забвению.
Слово «лень», или «праздность», также появляется в алхимической терминологии. В Clavis totius philosophiae у Дорна, (в Theatrum chemicum), алхимическая печь называется «acedia» из-за своей медлительности, которая, однако, выглядит как основное качество («теперь у нас есть печь, заполненная доверху, которую мы иногда называем ленью, потому что она медленно работает, из-за медленного огня») (Бомзон, Арье Лоренс М. Блендис «Сердечно-сосудистые осложнения болезни печени»).
Многие современные авторы, как правило, рассматривают праздность как просто средневековый синоним меланхолии или депрессивных состояний. Однако праздность всегда была более сложным и более двойственным явлением. Симптомы праздности напоминают поздние понятия, такие, как скуку, Weltschmerz, тоску или черную меланхолию. Тем не менее, её нельзя отождествлять с любым из них. Это всегда была специфическая категория, никогда не идентичная греху лени, которая скорее рассматривалась как психическое ограничение или физическое безделье. Праздность всегда была связана с духовными и мистическими явлениями. Это не расстройство тела или разума, но души, характеризующееся отсутствием духовного пыла, будь то в религиозная, мистическая или эзотерическая практика. В то время как депрессия или меланхолия, относятся к психическому здоровью, и древняя концепция меланхолии относится к физическому здоровью, мы могли бы сказать, что праздность касается исключительно духовного состояния.
В современном понимании праздность не обязательно означает физическую вялость. Современные страдальцы от праздности не являются ленивыми монахами или усталыми служителями. Это люди, для которых радость и боль умерли и таким образом, они перестали испытывать чувства. Как пишет Робертсон Дэвис в своем эссе о «Самых страшных грехах»: «Вы можете быть заняты так же, как пчела. Вы можете заполнить ваши дни деятельностью… Но если, тем временем, ваши чувства и чувствительность увядают, если ваши отношения с близкими вам людьми становятся все более и более поверхностными, если вы теряете соприкосновение даже с самим собой — то это праздность, которая заявила на вас свои права». Люди, которые уступают праздности, похожи на «мокрые одеяла жизни». Они страдают от хронической нехватки энтузиазма и пренебрегают чувствами и эмоциями, часто в пользу искусственной изощренности. Они боятся ошибиться и они редко ставят себя в положение, когда они не могут быть полными хозяевами ситуации. Они также получают коварное удовольствие в неудачах других. В то же время они становятся жертвами современного демона праздности -самообмана, который приводит к атрофии чувств и смерти духа. Их жизнь «отлита в форму маленькой трагедии, потому что они думают о правильных действиях, в сдавленной, истощающей форме, но вряд ли чувствовуют что-то вообще» — это современные жертвы праздности (Робертсон Дэвис «Самые смертельные из грехов»).
Есть много факторов, которые делают нас уязвимыми для праздности. Физическое состояние, например, тяжелая и длительная боль; заболевания нервной системы; психологические последствия травматического опыта; разочарование миром; предательство близких или доверенного лица; психическое выгорание; разочарование или беспокойство по поводу собственных недостатков — все это может спровоцировать защитный механизм ухода во избежание физических страданий или эмоциональной боли. Тем не менее, если мы перестанем чувствовать боль и скорбь, то же самое произойдет со счастьем и радостью. Эта неспособность испытывать чувства является современным «грехом праздности».
Считалось, что состояние праздности может быть растворено в изоляции от внешнего мира. В наше время, когда у каждого из нас есть работа или учеба, социальные обязанности или семьи, о которых надо заботиться, это часто кажется трудной задачей. Как правило, реакцией на печаль является либо желание избежать опыта скорби или найти утешение в незабываемом удовольствии. В первом случае мы по-прежнему можем выделить состояния, упоминаемые уже много веков назад средневековыми философами: малодушие (pusillanimitas), или отсутствие полноценной «гордости», когда время и энергия тратится на тривиальные занятия вместо важных целей; Существует также лень в отношении обязанностей (torpor circa praecepta), или невнимательность и небрежность в отношении обязательств; и наконец, отчаяние (desperatio), или неудача в поиске смысла в жизни. Вторая реакция характеризуется блуждающим разумом (evagio mentis circa illicita), когда ум, имеет тенденцию к непостоянству, и не в состоянии сосредоточиться долго в любом направлении, и его внешние проявления бесцельны. Все эти подходы могут сопровождаться внутренним горьким цинизмом (malitia), внешним выражением которого является своего рода злость (rancor) к другим. Помимо безделья и вялости, праздность в современном мире также проявляется как трудоголизм, особенно когда работа становится механическим усилием людей, лишенных смысла жизни, используемая для заполнения пустот, «будучи сильно занятым», или когда это становится отчаянными усилиями, чтобы потерять себя в каком-либо физическом или психическом деле. Часто человек, находящийся в тисках праздности внешне занят, и, казалось бы, энергичен, но на самом деле энергия рассеивается на бесполезные (и иногда вредные) занятия и все виды деятельности являются лишь попыткой найти облегчение в постоянном поиске возбуждения (АПАТИЯ: Семинар представленный в Центре Ньюмана преподобным Брюсом Уильямсом как часть серии семи смертных грехов).
Поскольку эта книга скорее направлена на читателей, интересующихся эзотерическими явлениями, также важно упомянуть значение праздности по отношению к духовному, или инициатическому опыту. Современная оккультная философия, как правило, имеет тенденцию рассматривать стадии летаргии и духовной апатии как алхимическое Нигредо или «темную ночь души». Но есть и другие термины для этого явления. Алистер Кроули говорил о «Этапе Апофиса» в процессе духовного посвящения. Это вторая ступень основного цикла рождения, смерти и возрождения, которое происходит на инициатическом пути духовного прогресса (Кроули называет эта формулой IAO — буквы означающие Исиду (рождение), Апофиса (смерть) и возрождение (Осирис)). Она характеризуется кризисом, во время которого все, что было значимым, стимулирующим и полезным, воспринимается как бессмысленное, скучное и утомительное. В трудах Кроули этот этап символизировался разрушительным богом Апофисом, египетским олицетворением Искусителя.
Нигредо встречается на каждом этапе инициатического духовного восхождения. Процесс вечен и приходит в циклах. Всегда есть то, что должно умереть, чтобы могло родиться что-то новое. Оно может длиться несколько недель или месяцев, но также может продолжаться много лет для завершения конкретного этапа процесса. Когда это принимает хронический и долговременный характер, мы можем говорить о праздности. Распространенным симптомом праздности является переживание напряженности, будь то физической, психической, эмоциональной или духовной. Внутренний поток энергий ограничен. Ритуалы и медитации больше не предоставляют обычных результатов, и становится все сложнее наслаждаться опытом или находить мотивацию для продолжения личных упражнений. Нет силы и воли, чтобы начать или поддерживать работу. Даже если вы пытаетесь убежать от этого состояния и стремитесь отвлечь внимание в других видах деятельности (необычные интересы, наркотики, алкоголь, путешествия, и т.д.), чувство бессмысленности столь глубоко, что в один момент человек находит бессмысленным продолжать убегать. В то же время ему кажется бессмысленным остановиться или сдаться. Перед лицом подавляющей беспомощности и отсутствия надежды человек ищет забвения, и тут могут появиться суицидальные тенденции. Праздность может чувствоваться как пустота, когда все уже пережито, и все, что было значимым за день до этого, потеряло свой смысл. Человек видит окружающий мир лишенным света, жизни и смысла. Ничего не привлекает, ничего не интересует, ничего не имеет значения. Это духовный вакуум, в котором человек механически пытается сохранить некоторые аспекты существования, но нет никакой мотивации, и жизненная энергия осушается, и заменяется страхом и меланхолией.
Праздность и Нигредо, однако, отличаются тем, что первое является, прежде всего, субъективным процессом, а Нигредо или растворение, может также проявляться в объективной реальности. Болезни, неудачи в личной жизни, разрыв отношений, потеря работы или квартиры, несчастные случаи и т.д. являются сигналами, указывающими на то, что существующий мир подходит к концу, энтропия находит свой путь в жизнь и сознание человека. Праздность — это скорее видение и переживание разрушения мира, даже если это не происходит на самом деле. Это процесс, в котором дух и способ восприятия мира находится в процессе трансформации, не обязательно самого мира.
Считалось, что праздность влияет на новичка на духовном пути или молодого человека, а не на того, у кого есть жизненный опыт. Однако не возраст заставляет человека пасть жертвой «болезни» — ключевым фактором является отсутствие твердой системы ценностей. Инициатический кризис, который приходит с праздностью требует, чтобы человек бросился в бездну тьмы и отчаяния, которая открывается перед ним. Опыт должен быть подлинным — инициируемый должен принять свои собственные страхи — и в конечном итоге обнаружить, что слабость — это ворота к прочности. Это, однако, редко бывает эффективным без твердой веры в собственную внутреннюю силу либо в силу внешнюю. Вот почему праздность так часто отождествлялся с религиозным или духовным испытанием. Для того чтобы превратить кризис в полезный опыт, инициируемый должен постепенно узнать, что за каждым падением в бездну следует возможность достижения еще больших высот. Карл Густав Юнг отмечал, что главной причиной несчастья у многих из его пациентов являлась их неспособность найти или провести религиозные взгляды в жизнь. В праздности, когда человек не может найти смысл в жизни, наибольшим страхом является не сама смерть, но умирание, не имеющее реальной жизни. Жизнь становится бессмысленной и будущее затемняется черной вуалью, если у человека нет ценностей, которые могут пробудить его силу и волю. Слабость приводит к апатии и инерции, человек не имеет интереса в разработке долгосрочных целей и становится постепенно равнодушным к своим обязанностям и окружающему миру. Это неудача в духовных поисках и человек попадает в тиски праздности, хронического заболевания, которое постепенно разрушает способность чувствовать и переживать мир и в конечном итоге уничтожает дух.
Традиционные средства лечения праздности включает культивирование таких добродетелей, как терпение, настойчивость или созерцание божественной любви. В современном мире мы бы скорее говорили о сознательном примирении с неизбежным опытом бедствия и разочарования, которые являются частью жизни; понимании психологических светлых и темных фаз счастья и депрессии; или признании духовной «темной ночи души», которая сигнализирует о трансформативных стадиях инициатического кризиса.
