«Тебе, Сатана, прекрасному падшему ангелу, который пал, рискуя честью в борьбе против несправедливого правления, я предлагаю себя полностью и навсегда, мой разум, мои чувства, мое сердце, мою любовь, и мои темные стихи в их порочной красоте» (Слова посвящения, объявленные группой молодых французских поэтов в 1846 году. Цитируется в книге Рассела Джеффри Бертона: «Мефистофель: дьявол современного мира»).
Возвращение страсти
«Тебе, Сатана, прекрасному падшему ангелу, который пал, рискуя честью в борьбе против несправедливого правления, я предлагаю себя полностью и навсегда, мой разум, мои чувства, мое сердце, мою любовь, и мои темные стихи в их порочной красоте» (Слова посвящения, объявленные группой молодых французских поэтов в 1846 году. Цитируется в книге Рассела Джеффри Бертона: «Мефистофель: дьявол современного мира»).
В XVIII веке меланхоличные расстройства по-прежнему включали заболевания, следующие из дисбаланса черной желчи — эпилепсию, апоплексический удар и широкий спектр других медицинских расстройств, и термин «меланхолия» использовался со ссылкой на невменяемость и манию. Сэмюэл Джонсон в его знаменитом словаре писал, что меланхолия это «своего рода безумие, когда разум всегда зафиксирован на одном объекте» (Джонсон, Сэмюэл: «Словарь английского языка»). Но общее значение также охватывало мрачный и задумчивый нрав или «характер». Гуморальная теория медленно приходила в упадок, но старые концепции были просто заменены новыми терминами и определениями. Слова заменялись другими словами, и жидкости теперь обсуждались с точки зрения их психологического значения. Циркуляция мистических жидкостей низвелась к объяснениям с точки зрения значения нервной системы, психических расстройств, или колебаний эмоциональных состояний и настроений. Меланхолия стала пониматься как психологическое состояние индивидуума, а не гуморальный вид. Особенно это было отражено в романтизме XIX века, который придавал значение всему эстетическому и эмоциональному. Убеждение, что эмоции являются ключом к психике человека, вызвало рождение глубинной психологии в конце века.
В конце восемнадцатого века Эдмунд Бёрк предложил свою концепцию «возвышенного», благородного, величественного и высшую концепцию величия, будь то физического, морального, интеллектуального, метафизического, эстетического, духовного или художественного. Возвышенное состояло из величия, обширности и великолепия и часто сопровождалось опытом ужаса в наблюдателе. Ужас, страдания, опасность и героизм в индивидуальных поисках чести и славы, предположительно вызывают наиболее глубокие и мощные эмоции. Основным символом возвышенного были Бог и Дьявол, но романтический период скорее искал их выражение в окружающем мире и в человеческой природе. Озабоченность добром и злом привела к амбивалентному отношению к миру. Дух времени подтверждал оптимистическую веру в прогресс человечества и свободу, но в то же время он видел человечество во власти эгоизма и жестокости. Внутренняя борьба между чаяниями и разочарованием в связи с мирской реальностью, привела романтиков к интеграции и трансцендентности противоборствующих элементов человеческой психики. Романтический герой был личностью противостоящей всему миру — амбициозным и сильным. Он был освободителем в восстании против общества, которое препятствовало пути свободы, красоты и любви (Рассел, Джеффри Бертон: «Мефистофель: Дьявол в современном мире»). Его архетипический образ является Сатаной в «Потерянном Рае» Джона Мильтона, с гордым характером, самовлюбленный, самосожалеющий и полный тоски — высший символ деструктивных и творческих сил внутри человеческой души.
Романтический Век почитал различия между разумом и страстью, которая использовалась, чтобы прославлять меланхоличные состояния как выражение внутреннего хаоса и страстного темперамента. Меланхолия стала идеальным состоянием, по своей сути приятным и болезненным, переходящим между депрессией и экзальтацией, страхом смерти и повышением понимания жизни, которое придавало новый импульс для драмы, поэзии и искусства (Клибанский Р., Пановский Е., Ф Саксл: «Сатурн и меланхолия»). Готическое Возрождение с его поэзией «школы кладбища» и увлечением смертью, призраками, руинами, погостами и глубокой скорбью, было идеальным основанием для роста меланхоличной концепции. Романтический интерес к темной стороне человеческой природы был также выражен в готической новелле, или roman noir, чрезвычайно популярном жанре в литературе в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого веков. Изобретенная английским автором, Горацием Уолполом в его романе «Замок Отранто» в 1764 году, готическая беллетристика была богата жуткими аспектами физического и морального уродства, садизма, сексуальных отклонений, инцеста, ядов и разврата. Он поддерживал сверхъестественное такими типичными элементами как ведьмы, призраки, фантомы, вампиры или демоны, зло и гротеск. Он высоко ценил радости экстремальных эмоций, волнение плаксивости и благоговение, присущие возвышенному. Такие темные образы, как руины готических зданий, представляли неизбежное разложение и крах человеческого творения, и временный характер человеческой жизни (Наиболее влиятельные готические романы включают «Монаха» Мэтью Льюиса (1796 г.), «Мистерии Удольфо» Анны Радклиф (1794 г.), «Черный карлик» Вальтера Скотта (1816 г.) или «Мельмот скиталец» Чарльза Метьюрина (1820 г.)).
Рождение романтических идей засвидетельствовали мистические произведения таких великих личностей, как Уильям Блейк (1757-1827 гг.), поэзия и искусство которого отражает воображение и визионерскую силу субъективного опыта и мистической философии предыдущих веков. Блейк был вдохновлен каббалой, алхимией, гностицизмом, христианскими концепциями, а также философией двух мистиков семнадцатого и восемнадцатого веков: Якоба Бёме (1575-1624 гг.) и Эммануила Свендерборга (1688-1772 гг.). С раннего возраста Блейк утверждал, что видел видения и, по общему мнению, переживал их на протяжении всей его жизни под духовным руководством и поддержкой ангелов. Они имели большое влияние на религиозные темы и образы в его работах, а также вдохновили его на духовные искания. В его мистических и пророческих работах, таких как «Книга Тэль» (1789 г.), «Брак Неба и Ада» (1791 г.) или «Песня Лоса» (1795 г.) он создал богатую визионерскую космогонию и его собственное характерное видение искупленного человечества и человеческого пути к спасению.
Божественность для Блейка была вездесущей реальностью, всегда готовой выразить себя в музыке, искусстве или литературных произведениях — и проявление Божественного было моментом творческого вдохновения. Он считал, что «все божества проживают в груди человека». Эмоции, чувствительность и обязательства были аспектами божественного духа. Он ненавидел самоотречение и выступал за духовную свободу. Он также считал, что сдержанность и повиновение моральным кодексам, введенным извне, противоречит духу жизни — что человеческая природа является по существу хорошей и нам только необходимо освободиться от ложных внешних ограничений, чтобы преуспеть в жизни. Его мистическая живопись и поэзия были большим вдохновением для романтических концепций, которые вскоре победили философию рационализма восемнадцатого века.
Безумие и гений, древнее понятие блеска и вдохновения, полученные через болезнь и безумие, было возрождено духом эпохи. Дионисийское безумие, с его концепцией экстаза и страдания, стимулируемых вином и галлюциногенными грибами, было провозглашено снова, и творческое безумие и визионерские дары древности были восстановлены в философии художественного вдохновения. Древние дионисийские праздники и обряды поклонения включали бешенный экстаз, дикую жестокость и дикие излишества. Они были циклическими и привязанными к сезонам, представляя повторяющиеся темы смерти и возрождения. Божественное безумие было доступно только во время конкретных состояний ума, болезни, потери сознания, или одержимости. Романтический век снова возродил это понятие «прекрасного безумия» провозглашая инверсию рациональной мысли восемнадцатого века. Эмоциональные крайности теперь рассматриваются как основные компоненты гения (Редфилд Джеймсон Кей: «Прикосновение к огню: маниакально-депрессивные болезни и художественный темперамент»). В 1812 году Бенджамин Раш выразил общую убежденность начала эры: что повышенный разум «обнаруживает не только необычные силы и остроту, но некоторые таланты, которых он никогда не демонстрировал раньше», такие таланты, как красноречие, музыка, живопись или изобретательность в механическом искусстве (Раш, Бенджамин: «Медицинские вопросы и замечания о болезнях разума»). Это походит на землетрясение, в котором ум раскрывает его неоткрытые аспекты, это потрясение, которое может пробудить творческое исступление.
Маниакально-депресивное помешательство и прекрасное безумие
«Я стонал под гнетом пораженной нервной системы; системы наиболее важной для нашего счастья — или наиболее продуктивного нашего страдания» (Бернс, Роберт: «Письма»)
Связь между манией и депрессии прослеживается на протяжении веков. Аретей Каппадокии или Александр Тралл отмечали в первых веках н.э., что меланхолия была началом и частью мании, что она появляется в чередующихся циклах, или что мания было ничем иным, как меланхолией, но в более интенсивной форме. В XVI веке Джейсон Пратенсис, автор первой книги по неврологии «De Cerebri Morbis» (1549 г.), писал, что «большинство врачей связывают манию и меланхолию (действительно страшные болезни), как единое нарушение» (Редфилд Джеймсон Кей: «Прикосновение к огню: маниакально-депрессивные болезни и художественный темперамент»). В последующих столетиях мания по прежнему рассматривалась как крайняя форма меланхолии.
В 1592 году юрист, Ричард Косин перечислил степени и виды безумия, признанные его современниками по степени их важности:
Негодование: полная слепота или потемнение понимания сознания, при котором человек вообще не знает, что он делает или говорит и является английским безумием или яростью (woodnes).
Деменция: это страсть разума, лишающая его света понимания… и может быть английским сумасшествием или остроумием или чем-то подобным…
Инсания: это своего рода изменчивость, лишенная действия, которая может быть неистовством, болезнью мозга, резкостью-осторумием-разбрасыванием, смещением разума, или опрометчивостью в человеке, коий не совсем непригоден для цивилизованного общества или лишен понимания, не воспринимая то, что люди говорят или делают: хотя он имеет чрезмерное странное тщеславие, играя фантазиями и демонстрирует поспешность, несдержанность, безумие и другие безрассудные части.
Слабоумие (Fatuitas): недостаток ума и понимания, коим в избытке обладают природные дураки.
Глупость (Stultitia): это безумие, которое кажется таковым, хотя они могут быть не так просты и достаточно сообразительны.
Летаргия (Lethargie): известное беспамятство в отношении почти всех вещей, о которых человек ранее знал… Это расстройство и слабость приходит с некоторым поветрием, болезнью, или возрастом.
Бред (Delirium): это слабость самодовольства и размышления, которую мы называем обожанием: когда человек в возрасте или в дряхлости впадает в детство: хотя он понимает, что говорит и может успешно беседовать, отчасти даже уместно в отношении какого-либо вопроса (Цитируется в Арикха Нога «Страсти и нравы: история темпераментов»).
Меланхолия не была явно включена в список, но опять же, она не всегда рассматривалась как патология. Значение меланхолии было преобразовано и ограничено в конце девятнадцатого и начале двадцатого века. В прошлые века термин «меланхолия» охватывал широкий спектр психических расстройств: мимолетное настроение, черты характера или эмоциональных состояний. Рождение психиатрии в XX веке обострило разделение природных условий и клинических категорий депрессии. Из трудов ученых конца девятнадцатого века исчезли все ссылки на черную желчь и гуморальную теорию. Акцент делался только на наблюдения признаков и симптомов, а не на «неясные теоретизирования», как настаивал Филипп Пинель. Тем не менее, оставалась неопределенность, и «современным» писателям не удавалось избежать связей меланхолии с множеством факторов — от «моральных» эффектов, таких как ужас войны и внутренних конфликтов, до анатомических предрасположенностей или менструации. Даже несмотря на то, что меланхолия и мания признавались в качестве различных видов психического расстройства, продолжительные меланхоличные состояния, как считалось, могли перерасти в манию или наоборот: мания, как думали, могла уступить меланхолии. В 1854 году два французских психиатра, Жюль Байлерже и Жан Пьер Фарле предложили новую болезнь, отличающуюся от меланхолии и мании, характеризующуюся циклическими фазами меланхоличного и маниакального состояний. Расстройство стало известно как круговое безумие, биполярное расстройство или маниакальная депрессия. К концу XIX века были сгруппированы с другими маниакальными и депрессивными состояниями под категорией «маниакально-депрессивный психоз» (Дженнифер Радден, «Природа Меланхолии»).
Романтический Век возвышал маниакально-депрессивный психоз аффективных расстройств как возрожденную идею художественного блеска и сумасшедшего гения, «вдохновленного безумия». Депрессивное настроение в художественном темпераменте вновь стало прославляться как в эпоху Возрождения. Поэты и художники, известные их творческим блеском также страдали от циклических аффективных расстройств, и многие из них могли бы быть классифицированы как маниакально-депрессивные. Ожесточенные энергии, противоречивые настроения, беспокойный и лихорадочный темперамент — это были качества, обычно связанные с тоской в прошлом — а теперь приветствовались и использовались великими провидцами искусства и литературы. Меланхолия вновь стала мощным инструментом воображения и личного опыта.
В сегодняшнем представлении творческое «тонкое безумие», приписываемое маниакально-депрессивный болезни является весьма спорным вопросом. Для многих людей это ни что иное, как разрушительная, психотическая и часто смертельная болезнь. Есть, однако, утверждение что она также может передать некоторые преимущества, такие как повышенные творческие силы, активизацию эмоциональных реакций и увеличение энергии (Редфилд Джеймсон Кей «Прикостновение к огню: маниакально-депрессивная болезнь и художественный темперамент»). В Романтическую Эпоху болезнь была источником «сумасшедшего гения», что часто проявлялось в девиантном и странном поведении. Подавленность, мания, смешанные маниакальные и депрессивные состояния испытывали большинство великих поэтов и художников той эпохи. Для некоторых из них болезнь закончилась самоубийством. Сумасшедший гений представил особый статус, позволяющий нарушать обычные ограничения мирской жизни, делал человека исключительным и подобным богу: современный наследник древних поэтов и провидцев, наделенный энергиями и привилегиями, предоставляемыми только «божественно одержимым» и «вдохновленным» (Беккер, Джордж: «Безумное противоречие гения: исследования в социологии девиантности»). С сегодняшней точки зрения некоторые из этих провидцев могут также подпадать под другие психиатрические классификации. Изменчивость настроения, «черно-белое» мышление, хаотичное и нестабильное поведение, или нарушенное самосознание, которые составляли романтическое понятие сумасшедшего гения, сегодня может быть признано пограничным изменением личности. Нарушение «чувства идентичности и беспорядок в мыслях, воспоминаниях и чувствах», которые обозначали мистическое вдохновение, или «божественное безумие», могут рассматриваться как «диссоциация» или «деперсонализация».
Признанные симптомы маниакально-депрессивный болезни включают в себя широкий спектр расстройств настроений и темпераментов. Они варьируются от циклотимических изменений в настроении, поведении, мышлении, сне и уровнях энергии — к тяжелым психотическим и смертоносным формам болезни. Они также включают депрессивные симптомы, такие как апатия, вялость, безнадежность, нарушения сна, замедление физического движения и мышления, или нарушение памяти и концентрации. Человек может испытывать периодические мысли о смерти и самоубийстве. Болезнь также включает в себя эпизоды мании или гипомании (умеренной мании), что характеризуется повышенным настроением, повышенной активностью и уровнем энергии, уменьшением потребности во сне и завышением самооценки — и в экстремальных формах — странным поведением, сильным беспокойством, рискованными действиями, бредовым мышлением и зрительными и слуховыми галлюцинациями. Речь становится быстрой и возбужденной, мышление быстрым и перескакивающим с темы на тему. Это может привести к весьма продуктивным периодам творческого самовыражения, переживаемым как приток вдохновения и психического блеска, когда «кровь превращается в потоки огня». Как правило, это продуктивные циклы для циклотимических художников, музыкантов и писателей. Депрессивные или меланхоличные состояния характеризуются болезненностью и монотонностью настроения, замедлением мышления, чувств и всех аспектов поведения. Они могут быть мягкими или оглушающими, сопровождаться бредом и суицидальными мыслями (Редфилд Джеймсон Кей «Прикостновение к огню: маниакально-депрессивная болезнь и художественный темперамент»).
Маниакально-депрессивная болезни часто носит сезонный характер, с увеличением маниакальных периодов весной и летом и меланхолически-депрессивных циклов осенью и зимой. Темперамент может колебаться к предельным крайностям, чередующимися между экстазом и отчаянием, маниакальными и меланхоличными настроениями. Переменные перепады настроения длятся дни, недели или месяцы. В депрессивных состояниях настроение становится мрачным и пессимистическим, с тенденцией к скуке, изоляции и вялости. Мир воспринимается в серых и черных оттенках, бесцветным и лишенным жизни. Маниакальные фазы проходят активно, бурно, мнимо и нервно. Эти этапы описаны с личной точки зрения французского композитора Гектора Берлиоза в своих мемуарах как два вида сплина: «один насмешливый, активный, страстный, злобный; другой угрюмый и совершенно пассивный, когда присутствует единственное желание тишины, уединения и забвения сна» (Берлиоз, Гектор: «Мемуары Гектор Берлиоза»). Как отмечал немецкий психиатр Эрнст Кречмер: «Гипоманиакальная и меланхоличная половинки циклоидного темперамента освобождают друг друга, они образуют слои или шаблоны в отдельных случаях, расположенные в самых разнообразных комбинациях» (Цитируется в книге «Прикостновение к огню: маниакально-депрессивная болезнь и художественный темперамент», Редфилд Джеймсон Кей). Разве это не звучит как гуморальная концепция разнообразных условий производства черной желчи, с её чередованием фаз бодрости и депрессии? Бешенное, экспансивное и странное поведение, ранее связываемое с притоком горячей жидкости, стало симптомом маниакальной фазы, в то время как вялость и летаргия, которые считались результатом желчной холодности, теперь включены в особенности депрессивных состояний. Однако для обоих явлений были характерны быстрые колебания между крайностями, колеблющиеся между эйфорией и отчаянием.
Если мания серьезно увеличивается, мышление становится фрагментированным и психотическим. Человек может испытывать параноидальные или религиозные видения и галлюцинации — симптом древней «божественной одержимости» и вдохновения мистическими силами Романтического века эпохи Ренессанса. Маниакальное настроение обычно является приподнятым, хотя обычно изменчивым и нестабильным. Оно также сопровождается перцептивными и физическими изменениями — в крайних случаях это может включать визуальные, слуховые и обонятельные галлюцинации, особенно сенсорный опыт, не основанный на существующих физических явлениях, а также странные, инициативные, параноидальные и импульсивные модели поведения. Мания характеризуется эксцессами всех видов, а в романтический век было обычным для облегчения перепадов настроения неумеренно употреблять алкоголь и злоупотреблять наркотиками, лауданумом и опиумом в частности. Великие личности этого века выступали за алкоголь и наркотики как транквилизаторы, как средства защиты от депрессии или стимулирования художественного воображения. Сегодня злоупотребление наркотиками и алкоголем скорее рассматривается как ухудшение маниакально-депрессивный болезни и ее последствия являются часто разрушительными. Маниакально-депрессивные люди также более склонны совершать самоубийства. Крепелин описал эту тенденцию в его пациентах следующими словами: «больные, поэтому часто пытаются морить себя голодом, вешаться, резать вены; они умоляют, сжечь их, похоронить заживо, отвести в лес и там позволить умереть» (Цитируется в книге «Прикостновение к огню: маниакально-депрессивная болезнь и художественный темперамент», Редфилд Джеймсон Кей). Это обычно происходит в фазе смешанных состояний болезни, в результате сочетания подавленных чувств с тревоженными и взволнованными маниакальными настроениями. Перси Биши Шелли (1792-1822 гг.), один из ведущих поэтов Романтического Века, пристрастился к лаудануму и, страдая от состояний маниакально-депрессивного психоза, описал его меланхолические фазы как заполненные диким психомоторным возбуждением, бессонницей, отчаянием, видениями, навязчивыми идеями и мыслями о самоубийстве. Истерические атаки и «насильственные корчи ярости», в которых он злоупотреблял лауданумом как транквилизатором для «нервов», сопровождались периодами вялости и апатии. Лорд Байрон также страдал от периодической меланхолии, с возбужденными маниакальными фазами, чередующимися депрессией и суицидальными мыслями.
Скука и сплин
И вот в моей душе Бредут хромые дни неверными шагами, И, вся оснежена погибших лет клоками, Тоска,унынья плод, тираня скорбный дух, Размеры страшные бессмертья примет вдруг.
Кусок материи живой, ты будешь вечно Гранитом меж валов пучины бесконечной, Вкушающий в песках Сахары мертвый сон! (Бодлер, Шарль, «Цветы зла»)
В 1667 году английский писатель, Джон Эвелин, отметил в своих мемуарах, что едва ли можно найти слова, которые могли бы полностью выразить французскую наивность, скуку, причудливость, и т.д. Французское производное слова скука было использовано в других языках со ссылкой на сплин, или в более специализированном смысле: чувство крайней усталости и недовольства, обусловленное пресыщенностью или отсутствием интереса. Оно вошло во французский язык в первой половине XII века в шансоне, где оно первоначально означало «tristesse profonde, chagrin, degout» (Глубокая печаль, грусть, отвращение. (франц.)), — моральную боль, особенно связанную с потерей любимого человека. В XVII веке оно приобрело дополнительные ассоциации с меланхолией и духовным недугом. Запись в энциклопедии восемнадцатого века относит скуку к термину моральной философии, который нельзя, однако, определить. Это ни горе (cliagrin), ни печаль (tristesse), но скорее «лишение всех удовольствий» в котором недомогание или отвращение наполняет душу. Это «наиболее опасный враг нашего бытия» и гробница страсти (Гудстейн, Элизабет С.: «Опыт без качеств: скука и современность»).
«L\’ennui n\’apas defigure», — скука не имеет формы, писал Поль Валери, французский поэт, публицист и философ, считающийся последним французским символистом. Символизм — это движение в поэзии и искусстве конца девятнадцатого века. Наиболее важной литературной работой для символизма была «Les Fleurs du mal» («Цветы зла», 1857 г.) Шарля Бодлера. Она представляла собой новую, темную, готическую сторону романтизма, также превозносящую фантазии и мечты, но со статической и иератической ориентацией, отличающейся от романтической стремительности и страстей. Символическое искусство и литература включали темы мистики и потусторонности, духовности, болезненное увлечение смертью и интерес к силе сексуальности. Это также переплеталось с пессимистической эстетикой, отражающей меланхолию века и философию Артура Шопенгауэра, который рассматривал искусство как созерцательное убежище от мира распрь и желаний в пользу преображения «куда-нибудь, из мира». В 1860-х и 70-х годах эта эстетика был развита французскими поэтами Стефаном Малларме и Полем Верленом и позже, Артюром Рембо, чьи произведения исследовали темы обреченности, бессознательных сил и преследования, бреда и сна, часто приправленных абсентом и гашишем.
Литература по меланхолии часто описывает её как расстройство «без причины», ряд настроений беспокойства, уныния, печали, инерции, мрака или беспочвенных страхов. В медицинских теориях того времени она приписывается таким расстройствам, как ипохондрия, хотя как культурный феномен рассматривается как результат бездействия и скуки. В семнадцатом веке Роберт Бартон писал: «Нет большей причины для меланхолии, чем безделье, нет лучшего лечения, чем дела» (Роберт Бартон «Анатомия меланхолии»). В последующие столетия это мнение будет развиваться как концепция сплина, скуки или ностальгии. Праздность была состоянием, вызванным социальными, политическими и экономическими механизмами, рассматриваемыми как судьба целых классов людей. До восемнадцатого века скука принадлежала аристократической среде. Сплин или скука были результатом аристократической и придворной скуки, буржуазной формой поведения. В литературе того времени можно найти много примеров такого отношения. В поэзии и прозе двор является местом скуки. Монархи и придворные скучают от повседневных процедур и мероприятий и обычная деятельность постепенно становится скучной, утомительной и изнуряющей. Двор является местом косности, сферы духовного и физического томления, вялости, которая отравляет умы людей, живущих там. Это уединенное безделье опасно, так как это часто приводит к сплину, и человек, страдающий от скуки, начинает отчаянно искать развлечения в любой возможной форме, часто болезненной и девиантной. В литературе XIX века скука и одиночество считались чрезвычайно опасными для людей с «беспокойным умом». Безделье выпускает самые скрытые желания и фантазии, и праздный разум стремится реализоваться в запрещенных удовольствиях. Скука — это царство дьявола, и через сплин или скуку люди становятся жертвой мощного притяжения зла. Опасность безделья повторяется в трудах Самуэля Смайла, шотландского автора, который называет меланхолию «зеленый болезнью» и отмечает, что единственным средством от «недовольства, несчастья, бездействия и задумчивости», является «действие, физическая работа любого рода» (Самуэль Смайл «Самоусовершенствование с иллюстрациями характра, поведения и настойчивости»). Эту убежденность разделяли многие писатели и даже врачи XIX века.
Шарль Бодлер пишет в одном из своих стихотворений, что скука, подобна монстру, обитающему в отдаленных областях человеческой души, демону развращающему природу человека и побуждающему каждого стремиться к самому мрачному времяпрепровождению. Конец восемнадцатого и начало девятнадцатого веков ознаменованы рождением литературы и искусства, прославляющих коварство, сексуальные преступления, насилие и увлечение смертью и смертностью плоти, шокирующие и бросающие вызов сложившимся моральным ценностям того времени. К концу восемнадцатого века маркиз де Сад пишет его известные эротические работы, весьма провокационные с их порнографическими описаниями жестокости и сексуального насилия, несомненно шокирующие для того времени. Во второй половине XIX века романтические идеи стали заслонять два направления: натурализм, который отверг сверхъестественное и внутреннее в пользу реализма повседневной жизни; и декаданс, который сочетал в себе элементы меланхоличного сплина, дендизм и моральную двусмысленность индивидуума с исследованием глубины человеческого разложения, особенно сексуальных отклонений и разврата. Сплин или скука стали наиболее мощным оружием Сатаны, постепенно пожирающего душу как рак и заманивающего человека в мир самых отвратительных удовольствий. Эта тенденция была предметом поэзии Шарля Бодлера и произведений других фигур декадентского движения. Для Бодлера сатана был не только символом личного зла, но и внешней сущностью. В письме к одному из своих современников, он писал: «Я всегда был одержим невозможностью представления определенных внезапных действий человека или мыслей без гипотезы злой внешней силы» (Рассел, Джеффри Бертон: «Мефистофель: Дьявол в современном мире»). Его произведения являются выражением этой психологической борьбы между светлыми и темными аспектами человеческой природы, между чувственностью и духовностью, а также между сплином и идеалами. Под влиянием поэзии Эдгара Аллана По (18091849 гг.), Бодлер стал важной фигурой в процессе перехода от романтизма к декадансу. Пик декадентского увлечения болезненностью, однако, был выражен в 1869 году Графом де Латреамоном в его поэтической новелле «Les Chants de Maldoror» («Песнь Мальдорора»). Работа изображает мир глазами человеконенавистнического характера Мальдорора, который отрекся от обычной морали и порядочности и представлял фигуру абсолютного зла. Роман содержит много сюрреалистических сцен, насильственных и жутких описаний и якобы нигилистических наблюдений, а также тем вампиризма, некрофилии, богохульства, инцеста; женских половых органов, или каннибализма. Описания бесконечно длинные и тяжелые, они действительно могут вызвать у читателя ощущение болезненного бремени скуки. Тем не менее «Мальдорор» повлиял на многих других писателей и художников, таких, как Сальвадор Дали, Рене Магритта или Георг Базелиц и был также вдохновителем для более позднего сюрреалистического движения.
Против течения
«Глупость, ошибка, грех и скаредность поселились в наших умах, и поработили наши тела…» (Шарль Бодлер «Цветы зла»)
Психологические и оккультные концепции, составляющие основу романтической и модернистской философии нашли особое отражение в литературе и эзотерических движениях того времени. Поэты, писатели и художники часто были вовлечены в оккультные практики, масонство и поддерживали тесные отношения с эзотерическими группами или, по крайней мере, имели теоретический интерес к популярным оккультным идеям эпохи. И то же самое наблюдалось с другой стороны: оккультисты и практикующие маги этого периода часто выражали свои духовные поиски через поэзию, искусство или другие формы выражения. Увлечение темной стороной существования и поисками духовного просветления являлись общей темой в литературе того времени. «Фауст» Гёте с его гностическими принципами добра и зла (Бог и Сатана), адептом в поисках знаний и самостоятельного спасения (Фауст), павшим принципом Софии (Гретхен-Хелен) и т.д., в сочетании с мечтательными и призрачными образами, является прекрасным примером стремлений той эпохи.
Дух восстания, как олицетворение Сатаны Мильтона в более ранних столетиях, теперь получил также других литературных персонажей. Поэтическая драма «Каин: тайна» Байрона (1821г.) содержит литературную реконструкцию оригинального образа из книги Бытия, обогащенную элементами прометеевой благосклонности к человечеству и романтической амбивалентностью. Люцифер Байрона также имеет весьма двойственный характер: с одной стороны он положителен в его поддержке восстания Каина, с другой стороны зол в его ироническом устранении от человеческих страданий. Он имеет мильтоновское великолепие добродетели, величественность, романтическое упорство и силу стремления идти «против течения». Также поэзия Перси Биши Шелли показывает увлечение концепциями зла и темными сторонами человеческой природы.
Шелли с юности интересовался демоническими и оккультными аспектами существования, особенно в их последствиях ужаса и возвышенности. Среди его работ, которые касаются темы демонов тьмы в человечестве, можно отметить «О дьяволе и демонах» (1820-21 гг.), «Ченчи»(1819 г.) или «Освобожденный Прометей» (1820 г.) где главный герой изображается как универсальный символ духовного восстания. Во многих других литературных произведениях девятнадцатого и начала двадцатого веков также можно найти темы романтической поглощенности эмоциями и эстетические ценности, смешивающиеся с эзотерическими элементами мистики, гностицизма, или христианской идеей греха и спасения. Виктор Гюго (1802-1885 гг.) с его трилогией описательных поэм -«La legend des siecles, Dieu» и «La fin de Satan» — или Теофиль Готье (18111872 гг.) с его фантастикой — это еще одни представители тенденций, преобладающих в романтическом и модернистском мире. Дом Гюго был местом встречи для тех, кто интересовался оккультизмом и мрачным. Они проводили спиритические сеансы и читали произведения, изображающие темные романтические образы: с призраками, кладбищами, заклинаниями или договорами с демонами (Рассел, Джеффри Бертон: «Мефистофель: Дьявол в современном мире»).
XIX век также был временем новых концепций и идей в оккультной философии. В 1891 году Гюисманс Жорис Карл опубликовал свой роман «La-Bas» («Проклятый»), содержащий ссылки на сатанизм и оккультный сумеречный мир в конце 1880-х годов во Франции и это было самое известное литературное описание Черной Мессы. И при обсуждении меланхолического движения в современной культуре было бы невозможно не упомянуть о тенденции в модернистской (fin-de-siecle) Европе, особенно во Франции, которое выросло из романтических концепций духовности и увлеченности болезненными аспектами существования. Те же идеи, которые оказали влияние на искусство XIX века и сочинительство, также оставили большой след в эзотерической философии того периода. Вторая половина девятнадцатого века была временем повального увлечения и одержимости окружающими сатанинской деятельностью и считалось, что многие ведущие деятели современной оккультной сцены были активными практиками черной магии и кощунства. Один из них был Жозеф Антуан Буллян, лишенный сана католический священник, который основал религиозную общину в Париже под названием «Общество исправления души», которая однако была просто прикрытием для «кощунственной практики, особенно противной природы, завершившейся ритуальным убийством» (Хэли, Тэрри: Введение к «Проклятому» Гюисманса). В «La-Bas» Гюисманса Буллян, с которым автор был знаком, появляется в привлекательной роли доктора Йоханнеса, мастера экзорциста. В действительности, доктрины продвигаемые Булляном защищали «распущенность, прелюбодеяние, инцест, зоофилию, инкубизм и онанизм» (Хэли, Тэрри: Введение к «Проклятому» Гюисманса). Его общество было основано им вместе с любовницей, бывшей монахиней, Адель Шевалье, которая утверждала, что слышала сверхъестественные голоса и, по общему мнению, была объектом чудесного исцеления в храме на горе La Salette. Буллян, который имел татуировку пентаграммы в углу левого глаза («левый на стороне зла»), служил Мессу с перевернутым распятием, вышитым на его облачении. Он специализировался на экзорцизме, например, рекомендовал освещения массой, смешанной с экскрементами как лекарство для монахинь, которые жаловались на то, что их мучает дьявол. Он также содействовал сексуальным аспектам духовности и учил их, как «гипнотизировать себя думая, что они совокупляются с Христом и святыми и как наслаждаться сексуальными сношениями с собственным астральным телом» (Ричард Кавендиш «Черное искусство»). Его учение, как представляется, было одним из ранних примеров практической сексуальной магии в Западной эзотерике. В «La-Bas» Гюисманс также ссылается на практику, известную тогда как «инкубизм», сексуальный союз с астральными сущностями и духами других людей, погибших или сновидящих, поскольку обычно взаимодействие происходило в сновидении. В 1875 году Буллян взял на себя руководство другим духовным сообществом, под названием «Работа милосердия», основанного Юджином Винтрасом, пророком и мистиком. Секта гордилась пластинами общины, чудом отмеченными кровью. Элифас Леви, один из ведущих оккультистов того века признал следы на них дьявольскими, и хотя его другие враги считали эти чудеса работой дьявола, группа последователей рассматривала Винтраса как нового Христа. В 1851 году брошюра, озаглавленная «Le Prophete Vintras» описала скандальные отчеты о его деятельности, утверждая, что ужасные непристойности и кощунственные мессы имели место в частной часовне в Tillysur-seules. Секта также официально осуждалась Папой римским. Когда Буллян взял на себя руководство сообществом, он непрерывно проповедовал, что путь человечества к духовному просветлению лежал через половой акт. Он поощрял общение с духами и другими смертными, а его группа проводила церемонии с ритуальными коитусами. Когда маркиз Станислас де Гуайта, поэт и оккультист, который основал Каббалистический Орден Розенкрейцеров и был активным практикующим магии, посетил группу Булляна в конце 1880-х, он почувствовал отвращение к практике, которую он наблюдал. По его словам учение Булляна было просто «неограниченной распущенностью с прелюбодеянием, инцестом, зоофилией и мастурбацией, практикуемыми как торжественное акты поклонения».
Литература девятнадцатого века содержит много записей сатанинской мессы, разнузданного кощунства и ритуального извращения. Помимо «La-B\’as», были также «Le Satanisme et la magie» («Сатанизм и магика») (1895 г.) Юлиса Бойса, «Время самозванцев» (1895 г.), Артура Мэйчена или работы Алджернона Блэквуда. Широко распространенное поверье включало акты богохульства, например прихожан, подвергающихся сексуальным надругательствам над непристойными изображениями Христа и Девы или осквернение Мессы. Следующее описание предоставлено Ричардом Кавендишем в «Черном искусстве»:
«Священник точно следует католическому обряду, но заменив Бога на Сатану и «добро» на «зло». Части Мессы и христианские молитвы читаются задом на перед, как сатанистская версия молитвы Господней — «Отче наш, живущий на небесах… да будет воля твоя и на земле как на небе… И не введи нас в искушение и избави нас от Лукавого…». Целью является унижение христианской службы и превращение её в ритуал мощных религиозных и магических сил, прославляющий дьявола. То же самое верно для облаток дьявола и вина, говорили, что они были изготовлены из экскрементов, менструальной крови или спермы, или на них испражнялись, смазывали спермой, прежде чем вложить в уста последователей, потому как дьявол есть повелитель тела в отличие от души, плодородия, в отличие от духовности. То, что «тело и кровь» Бога являются продуктами человеческого тела также возможно связано с магической доктриной, что человек потенциально является Богом».
В то время все французское общество казалось бы было вовлечено в оккультные практики того или иного рода. Около середины века повальное увлечение вертящимися столами, доской Уиджа ( «Говорящая доска» или «уиджа» (англ. Ouija board) — доска для спиритических сеансов с нанесенными на неё буквами алфавита, цифрами от 1 до 9 и нулем, словами «да» и «нет» и со специальной планшеткой-указателем) и спиритическими сеансами, популяризированными еще раньше в Соединенных Штатах, вторглось также и в Париж. Доски духов и связь с Другой Стороной пользовались большой популярностью, и даже наиболее видные деятели французского общества участвовали в сеансах. Уже в конце 1920-х годов существовала тема, которая в значительной степени занимала современное искусство, особенно сюрреалистов. Оккультный мир также процветал в нескольких других европейских странах. К концу века Герметический Орден Золотой Зари был основан в Англии, Уильямом Робертом Вудмэном, Уильямом Уинном Уэсткоттом и Самуэлем Макгрегором Мазерсом. Золотая Заря была первым важным эзотерическим орденом, который изучал признанные магические системы Запада: герметическую каббалу, астрологию, оккультное Таро, геомантию и алхимию. На своем пике, он имел более ста членов и ложи в Лондоне, Париже, Эдинбурге и Брэдфорде, и вскоре его влияние достигло также Соединенных Штатов Америки. Среди членов Золотой Зари были многие знаменитости того времени, такие как актриса Флоренс Фар и ирландская революционерка феминистка Мод Гонн, ирландский писатель Уильям Батлер Йейтс, уэльский писатель Артур Мэйчен, английская писательница Эвелин Андербилл, или английский писатель и один из самых известных западных магов: Алистер Кроули. В XIX веке Еленой Блаватской — другим известным персонажем этого века, в Нью-Йорке также было основано Теософское общество. В Европе теософские доктрины упали на благодатную почву, и вскоре аналогичные идеи были продолжены в той же самой форме или с изменениями другими представителями европейской оккультной сцены, во Франции Жераром Анкоссом, известным как Папюс, или в Австрии и Германии Рудольфом Штайнером и Анни Безант.
Болезнь к смерти
«Человек выращивает крылья в меланхолии, чтобы не наслаждаться миром, но для того, чтобы быть одиноким» (Эмиль Чоран «На вершинах отчаяния»).
Роман Гете «Страдания юного Вертера» был опубликован в 1774 году и имел огромное влияние на общественность. История о безответной привязанности, которая закончилась трагическим самоубийством, наполненная отчаянием и меланхолией, стала легендарной работой того времени. Она инициировала явление, известное как «лихорадка Вертера», которая заставляла молодых людей по всей Европе, одеваться в стиле Вертера, описанном в романе. Это также привело к множеству случаев самоубийства, вызванных тяжелой меланхолией. Роман пользовался большой популярностью в периоде «шторма и драмы» того времени, который наслаждался субъективностью и крайними проявлениями эмоций, что повлияло на более позднее романтическое литературное движение. Это также вдохновило состояние крайней чувствительности, которое стало известно как Вертеризм, черная меланхолия или мировая скорбь (Weltschmerz) — мода для болезненного и потворствующего собственным слабостям меланхоличного романтизма, превознесение добродетели любви и жалости в противовес к рациональному и научному расчету, но отклонение здравомыслия привело к тому, что желаемое выдавалось за действительное, к эгоизму и элитарному презрению к тем, кто считался менее благородным или чувствительным (Рассел, Джеффри Бертон: «Мефистофель: Дьявол в современном мире»).
Страданиями Вертера называлось то, что в предыдущих веках называлось любовной меланхолией, эротической болезнью или эротоманией. Это был продукт болезненной неразделенной любви, нереализованных стремлений или предельно горькой романтической тоски. В любом случае это представлялось как одержимость, которая могла привести к безумию. Бертон описал это как колебания эмоций — от экстремальной радости до черного отчаяния — «огонь» и «лед». Большинство любовников, писал Бертон, «неслись стремглав как грубые животные», пренебрегая их репутацией, судьбой, друзьями и семьями. Они «лишались осознанности; вырождались в собак, свиней, ослов, скотов, как Юпитер в быка, Апулей в осла, Ликаон в волка, Тереус в чибиса, Каллисто в медведя, Элпенр и Гриллус в свиней» (Роберт Бартон «Анатомия меланхолии»). Гуморальная теория, которая управляла представлением всех эмоций и расстройств тела и разума в прошлых столетиях, объясняла любовную меланхолию вредным восхождением черной желчи в мозг. В 1623 году французский врач Жак Фер Рэнд опубликовал свой трактат о меланхоличной любви — «De la maladie d\’amour ou melancholic erotique», в котором он отличал три типа «болезни». Одна возникала «из черной желчи, рожденной в головном мозге», другая «возникала, когда жидкость распространялась по всему телу в венах» и третья была «вызывающей газы или ипохондрической, затрагивающий «печень, селезенку, брыжейку, кишечник, пилорус, вену матки и другие прилегающие части тела». Эротическая меланхолия принадлежала к последнему виду, «потому что это затрагивало главным образом печень и окружающие её части, и потому, что основные способности мозга были повреждены черными парами» (Цитируется в Арикха Нога «Страсти и нравы: история темпераментов»). Однако в XIX веке взгляды изменились и в философской мысли, медицине и психиатрии появляются новые концепции эмоциональных состояний.
В романтических концепциях меланхолии акцент падает на субъективность опыта. Литература, искусство и философия изображают меланхолию как «настроение», а не болезнь — настроение, которое также может быть передано неодушевленным предметам. Художники эпохи, такие как Каспар Давид Фридрих или Эдвард Мунк, пытались захватить меланхоличное качество темных, скучных пейзажей, сцен, состояний и мимолетных настроений. Описание меланхоличного человека в то время походят на страдания Вертера: все — чувство, все — чувствительность. Романтическая литература представляет подчеркнутый, зачастую преувеличенный портрет чувств: одиночество, тьма, горе, отчаяние, страдание, ностальгия и элегическая печаль (Дженнифер Радден «Природа меланхолии). Романтический homo melancholicus — человек поочередно мучимый страстями и отчаянием.
Эта тема дополнительно исследовалась движением экзистенциалистов. В трудах Кьеркегора отчаяние является состоянием, в котором люди преследуются их безнадежным стремлением к совершенству и впадают в меланхолию, потому что они не способны реализовать это желание. В «Или-или» он отмечает: «Что же тогда является меланхолией? Это истерия духа. Приходит момент в жизни человека, когда непосредственность как будто созрела и когда дух требует высшей формы, в которой он воспримет себя как духа. В непосредственности дух на самом деле воссоединяется со всей земной жизнью, и теперь дух хочет собрать себя из этой подавленности и сделать сам себя прозрачным; личность хочет осознавать себя в её вечной реальности. Если этого не происходит и движение останавливается и оборачивается вспять, приходит меланхолия» (Сирин Кьеркегор «Или-или»).
«Болезнь», как считали, может принимать мягкую форму или более тяжелую. Легкая форма проявляется в печали и тоске, смешиваясь с так называемой «радостью печали» — человек понимает, что он не может выйти за пределы его возможностей и начинает наслаждаться пассивностью. Тяжелая форма меланхолии Кьеркегора приводит к страданиям, тревоге и болезненной депрессии. Неспособность достичь реализации приводит к жестокости, к ярости и общему чувству путаницы. Отчаяние находится «за пределами меланхолии» (Сирин Кьеркегор «Болезнь к смерти»). Это состояние, в котором человек теряет веру в смысл жизни и познает ничтожность и небытие окружающего мира и своего существования.
Это чувство конечной безнадежности и потери личности, прошлого или будущего, наихудшая форма тоски. В меланхолии нет никакого страха небытия, никакого чувства пустоты. Осознание распада и безнадежности является менее тяжелым из-за «радости печали». Инертность становится комфортной, и неспособность реализовать свои желания заменяется пассивной тоской. В отчаянии нет «радости печали», нет желания совершенства и вечности. Есть только тьма, пустота и самая предельная духовная скорбь. Это полное уничтожение человеческой личности: болезнь к смерти. Это совершенно нигилистическая перспектива.
