Знахарство как социальный институт представляет интерес сразу в нескольких взаимосвязанных аспектах — функциональном (прагматическом), сакральном, мифопоэтическом и мировоззренческом. Этот институт востребован обществом, он обладает заметной устойчивостью и эволюционирует вместе с другими общественными институтами. В то же время социальный статус самих знахарей крайне противоречив. С одной стороны, их престиж в соответствующих локальных сообществах, как правило, достаточно высок; часто это люди со значимым моральным авторитетом. С другой стороны, они находятся в состоянии продолжительного конфликта с рядом социальных институтов — церковью, официальной медициной, нередко — и с государственными органами. Известно, что напряженность и степень значимости этого конфликта менялись в ходе истории. Сам же институт знахарства чаще выносился за пределы “здорового” общества и определялся как мракобесие и порождение темных сил, как пережиток прошлого и проявление невежеств или же как шарлатанство.
Рост интереса к практикам народного и духовного врачевания обычно связан с упадком духовных основ общества, неустойчивостью мировоззренческих позиций, неудовлетворенностью качеством медицинской помощи или ее недоступностью. Социальные и экономические потрясения, переживаемые современным обществом, создают питательную среду для интереса к магическим практикам. Кроме того, в современном мире происходит глобальное тиражирование магических элементов в общественном сознании. Этот процесс обусловливает распространение некритического отношения к магическим практикам (вспомним, что во взрослую жизнь вступает поколение Гарри Поттера).
В то же время обращение к теме народного целительства только как к проявлению социальной и ментальной дисфункции сегодня выглядит неправомерным. В обществе, признающем ценность разнообразия культурных и духовных практик, методы народной медицины становятся значимым компонентом социальной действительности. Формальный статус института народного целительства, его общественное признание отражены во многих международных и национальных резолюциях. Среди международных решений в первую очередь необходимо отметить резолюцию Алма-Атинской конференции Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) 1978 года, а также ряд последующих решений ВОЗ, включая региональные [WHO, 1980; 1990; 1995; 2002]. В указанных документах представлены принципы и способы интеграции методов народной медицины и альтернативных способов лечения в систему оказания медицинской помощи. Указанные рекомендации служат основанием для доверительного диалога между представителями официальной и народной медицины, хотя на практике реализация подобных проектов остается ограниченной. В ряде стран деятельность специалистов народной и нетрадиционной медицины находит государственную поддержку. Показателен пример США, где в 1998 году решением Конгресса в рамках деятельности департамента по охране здоровья и людских ресурсов был сформирован Центр вспомогательной и альтернативной медицины.
В постсоветском пространстве наблюдается своеобразный ренессанс института знахарства, однако на этом процессе сказываются все беды и противоречия, характерные для нашего общества. Предпринимаемые в настоящее время попытки формальной организации деятельности народных целителей и специалистов нетрадиционной медицины — как в юридическом, так и в экономическом аспекте — широко обсуждаются в печати и не являются предметом данной дискуссии. Тем не менее острота этого вопроса служит своеобразным индикатором существования проблемы, находящей выражение в тех или иных социальных формах. Игнорирование значимости традиционных целительских практик неприемлемо, прежде всего если учитывать их культурный смысл. Однако наряду с экономическими и юридическими аспектами этой деятельности следует учитывать и непосредственный эффект воздействия целительства на здоровье.
Понимание социальной значимости различных форм знахарства и той роли, которая отводится знахарям в современном обществе, требует выхода за рамки какого-то одного научного метода. В идеале это должно быть интегральное междисциплинарное исследование, сочетающее методы различных наук. Исходной ущербностью, как в теоретическом, так и в практическом плане, будут страдать попытки рассмотрения социальных аспектов знахарства в отрыве от его прагматической и медико-биологической составляющей, без учета его роли в духовной жизни общества и его значимости как культурного наследия. Кроме того, отношение исследователя к знахарству не может быть свободно от ценностных оценок, то есть в этой области исследователь не может оставаться идеологически нейтральным к предмету своего исследования и, так или иначе, в его оценках будет отражаться индивидуальное понимание вопросов веры.
Проблему знахарства следует рассматривать в контексте его исторического взаимодействия с религией. Это одна из наиболее проблемных сфер взаимодействия официальной христианской традиции с народными формами христианства. Кросс-культурные исследования знахарства, сформированного в сфере влияния иных религий, служат дополнительным источником сведений, которые чаще не отменяют, а наоборот, подчеркивают духовную составляющую этой проблемы (см., напр.: [Бреле-Руэф, 1995]).
В историческом представлении социально значимые аспекты знахарства следует рассматривать как две грани одного конфликта: конфликта между знахарством и Церковью и конфликта между знахарством и медициной (наукой). Очертания этого конфликта изменчивы, и в нем можно обнаружить значимую созидательную составляющую. Парадокс заключается в том, что сами знахари чаще не противопоставляют себя ни христианскому учению, ни официальной Церкви, ни официальной медицине. Многие из современных знахарей (бабок-шептух) — это искренне верующие люди, отличающиеся особой преданностью христианской вере: они регулярно посещают церковь, строго соблюдают посты и т.д. Такое утверждение согласуется с наблюдениями многих авторов (напр.: [Кадикина, 2004; Siegien-Matyjewicz, 2009; Поповкина, 2010]). В конце XIX века А.Богданович так писал о знакомой ему ворожке: “…ее ремесло не мешало ей, однако, строго выполнять все церковные обряды, а также те эпитимии, которые налагало на нее духовенство на исповеди, за ворожбу и знахарство. Но несмотря на требования священников, она не могла оставить своих знахарских занятий, хотя и считала их делом греховным” [Богданович, 1995: с. 152].
В советские времена были известны случаи, когда бабки-шептухи оставались единственными постоянными прихожанами из всего села (сохраняя статус воцерковленных верующих, несмотря на пресс официальной пропаганды). Односельчане приглашали их выполнять некоторые элементы христианского обряда на похоронах. Приглашали и на свадьбы, выделяя при этом почетное место за свадебным столом. Моральный авторитет таких людей среди односельчан, как правило, был высок. Нередко они воспринимались как коллективное достояние и объект гордости — “наша бабушка”, “опять к нашей бабушке приехали…”. В общественном сознании к ним формировалось отношение как к людям с особыми духовными качествами, одаренным способностью просить Бога или молиться за других людей. Собственно о такой своей роли проводника воли Бога или высшего разума высказываются и сами целители (“Я молюсь за Вас…”) (см., напр.: [Харитонова, 1999]).
Социальный статус знахарей, их роль в жизни традиционного общества у разных славянских народов во многом схожи. Польский социолог И.Обрембский, исследовавший народную культуру Македонии в 30-х годах XX века, писал, что знахарки за свою работу “обычно получают символическую плату. Настоящим вознаграждением служит для них повышение их положения в обществе. Они наделяются всеми правами наравне с мужчинами…” (участвуют в собраниях, свободно занимают место за общим столом, позволяют себе говорить на равных с любым из членов сообщества) [Ob- rebski, 2005: s. 83].
В современном обществе знахарство в значительной степени “урбанизировано”. Урбанизация и модернизация знахарства проявляются и в потоке городских жителей, направляющихся в села к известным “бабкам”, и в росте числа целителей среди городского населения, и в попытках использования средств массовой коммуникации для проведения целительских практик. Процессы урбанизации видоизменяют социальные позиции народных целителей, отличия становятся трудно уловимыми, знахари приспосабливаются к требованиям времени (что, в частности, воплощается и в возникновении различных ассоциаций целителей). Однако принципиальная значимость статусной позиции знахарей сохраняется: она сказывается как в межиндивидуальных отношениях, так и на локальном либо региональном уровнях.
Не будем обсуждать случаи шарлатанства под прикрытием статуса знахаря. Шарлатанство, осознанный и неосознанный обман, присутствует в деятельности различных социальных институтов. Широко распространено оно и в современной медицине, особенно в связи с ее коммерциализацией. Однако только по отношению к знахарству “шарлатанство” приобретает значение атрибутивной характеристики.
Деятельность института знахарства и народного целительства следует рассматривать как один из основных компонентов “народного христианства”, гармонично вписывающийся в сферу народной христианской духовности. Конфликт между знахарством (народным целительством) и официальной Церковью чаще приобретает односторонний и, по сути, формальный характер: в большинстве своем знахари принимают христианство и помимо своих традиционных практик исцеляют молитвой (обращаются к высшей силе). Влияние христианства отчетливо прослеживается в характере ритуально-целительной деятельности и содержании текстов славянских заговоров (см., напр.: [Завьялова, 2006; Вяргеенка, 2009]).
В то же время практика заговора, переплетающаяся с использованием канонических молитв и церковной утвари (креста, освященной воды), вызывает неодобрение со стороны представителей официальной Церкви [Поповкина, 2010].
— Как же Вы вылечили у меня рожу?
— Я молилась за Вас…! (о бабе Агапке, Чашницкий р-н, инф. Н.Муха).
Создается впечатление, что именно несанкционированное Церковью лечение молитвой является основным предметом конфликта (так как “неизвестно какие силы стоят за таким лечением…, такой молит- вой…”). Лечение словом и молитвой может расцениваться негативно, тогда как другие методы народной и нетрадиционной медицины, такие как игло-рефлексотерапия, фитотерапия, мануальная терапия, воспринимаются духовенством весьма терпимо.
Распространенность и социальная значимость явления знахарства, его востребованность, предположительно, будут отличаться в географическом и социокультурном измерениях, а также в разных социальных и профессиональных группах, но это не отрицает исходной значимости данного феномена. За помощью к современным знахарям обращаются представители любых профессиональных и социальных групп.
По данным социологических опросов, в Беларуси около трети населения хоть раз в жизни обращалась за помощью к знахарям [Юдин, 2007]. (Следует учитывать, что показатель обращений за помощью к специалистам нетрадиционной медицины еще выше.) Подобные цифры регистрируются и по регионам Российской Федерации [ФОМ, 2002]. Однако не следует преувеличивать значимость этих показателей. Обращение к знахарю для современного человека — это не такая же рутинная процедура, как поход к зубному врачу. В качестве пациента к знахарю люди чаще обращаются лишь однажды, реже — несколько раз за всю жизнь. Поэтому показатели ежегодных обращений относительно низкие: для Беларуси таких данных нет, но например в США в отдельных группах населения 4-7% ежегодно обращаются за помощью к народным целителям и знахарям (folk and spiritual healers) [Macias, 2000; Hull, 2006]. Немаловажен тот факт, что в США обращение к альтернативным формам лечения по преимуществу обусловлено индивидуальными мировоззренческими и философскими установками пациентов, а не доступностью медицинской помощи [Astin, 1998; Eisenberg, 1993]. Вообще же опыт обращения к альтернативным методам лечения имеют около 62% американцев, причем по частоте использования разные формы лечения с применением молитвы занимают пятую ранговую позицию среди других целительных практик [Barnes, 2002].
Знахарство — это поле сакрального, поэтому оно не может стать полноценным предметом научного исследования. Попытки “углубленных” исследований целительских практик дают лишь отрывочную информацию и уязвимы в методологическом плане. Их результаты не могут отражать всего разнообразия и полноты знахарских практик, которые остаются недоступными для процедуры контроля и не могут быть отдифференцированы от уже известных лечебных эффектов (например, от различных форм психотерапевтического воздействия, фитотерапии). Исследования проблемы знахарства во многом превращаются в такой же запутанный и таинственный предмет, как и само знахарство [Харитонова, 1999].
Научно обоснованными представляются способы изучения социально значимых эффектов знахарства, например общественного мнения относи — тельно знахарства, частоты обращений за помощью и т.п., а также изучение отдельных компонентов знахарской практики (например, эффекта от применения лекарственных трав). Но, несмотря на значительный интерес к указанной проблеме, углубленного популяционного исследования в этой области в нашей стране не проводилось. Чаще вопросы, связанные со знахарством и магическими практиками, рассматриваются в контексте других исследовательских программ (см., напр.: [Юдин, 2007]). В мировой же науке к теме знахарства преимущественно обращаются медико-биологические издания.
Позиция народного целительства как одного из вариантов альтернативного лечения во многих современных культурах довольно устойчива. Причем некоторые исследователи считают обоснованным стремление к более тесному взаимодействию между народным целительством, характерным для той или иной культуры, и научной медициной [Foster, 2009; Sexton, 2010].
Такое мнение дискутабельно; указанные направления относятся к раз — ным сегментам реальности, и область их пересечения не может быть четко очерчена. Пациент со своими болезнями и жизненными проблемами — единственное связующее звено между врачом и знахарем, чье взаимодействие на практике трудно себе вообразить. Положительным в этом направлении можно считать уже сам факт взаимного признания. Известно, что знахари признали достоинства научной медицины намного раньше, чем сами получили частичное признание со стороны врачебного сообщества. В то же время обсуждение и поиск точек взаимодействия, так же как и разделения “сфер влияния” научной медицины и знахарства, остается предметом проблемной дискуссии.
В Беларуси, как и в других государствах бывшего СССР, несмотря на отсутствие специальных документов, регламентирующих деятельность народных целителей, о полной изоляции сферы медицины и знахарства нельзя говорить. Грань между ними условна и при необходимости успешно преодолевается любой из сторон. Речь должна идти о достижении физического и духовного здоровья, а значит поиске вариантов гармоничного соотношения таких различных сфер социальной деятельности, как научная медицина (особенно ее профилактическая составляющая), знахарство и религия.
Медики и знахари
С целью выяснения отношения медиков к народному целительству был проведен своего рода экспертный опрос медицинских работников (врачей и среднего медперсонала). Минска о наличии у них или у членов их семьи опыта обращения к знахарям (бабкам-шептухам). Опрос проводился в ноябре 2010 года. В ходе интервью, которое проходило в форме доверительной беседы, помимо непосредственных ответов на вопросы регистрировались и другие высказывания респондентов по теме опроса, касающиеся их личного отношения к знахарству.
Оказалось, что почти треть (24 из 79) опрошенных медицинских работников сообщили об опыте обращения за помощью к народным целителям (бабкам-шептухам); они лечились сами или приводили на лечение кого-то из родственников, чаще — своих детей. В это число не входят те четыре случая, когда самих респондентов в детском возрасте к бабкам на лечение приводили их родители, а также два случая косвенного участия в лечении (поиск шептухи для знакомых), а один респондент заметил, что не смог приехать на заранее условленную встречу с целителем.
Случаи обращения врачей за помощью к знахарям рассматривались в научной литературе и ранее. Однако известные автору исследования выполнены с методологическими погрешностями. Показательна тут работа Музалевской (2011), которая опросила 37 врачей, чтобы выяснить их отношение к методам альтернативного лечения. Основной вопрос звучал следующим образом: “Как Вы относитесь к методам традиционной медицины?” В результате все без исключения врачи ответили, что верят в нее, а 18 из числа опрошенных лечились традиционными методами, и при этом “все отмечали эффективность лечения”. Тут же автор добросовестно признает, что обычно врачи очень узко понимают термин “традиционные методы” и отождествляют их сугубо с фитотерапией (хотя она, несомненно, тоже входит в перечень этих методов) [Музалевская, 2011: с. 21].
Представленный пример показателен сразу в нескольких отношениях.
Во-первых, возможность употребления термина “традиционная медицина” по отношению к народным и альтернативным методам лечения существенно ограничена. В медицинской сфере такие методы лечения называют именно “нетрадиционными”. Это устойчивая семантическая конструкция, и попытки ее пересмотра ничем иным, как методологической путаницей и расхождениями между языком исследователя и языком респондента, закончиться не могут. В англоязычной научной литературе термин “традиционная медицина” чаще применяется для описания лечебных практик традиционного общества, в других же случаях фигурируют такие понятия, как “альтернативная медицина”, “народная медицина”, “комплементарная медицина” и др. В выше указанных документах ВОЗ (1980) используется термин “народная медицина”. А в опросах Фонда общественного мнения (ФОМ) использовался термин “нетрадиционная медицина”.
Во-вторых, указанный пример демонстрирует важность дифференциации различных форм альтернативной медицины. Очевидно, что респондент-медик будет стремиться сосредоточиться на более “нейтральных”, приемлемых в научном плане формах народной терапии, таких как “лечение травами”. Помимо “травников” среди знахарей выделяют тех, кто лечит заговором и молитвой (знахари, бабки, шептухи), а также костоправов, энерготерапевтов и др. Поэтому общий вопрос об от ношении к народным лекарям без его последующей детализации имеет сомнительную ценность. Примечательно, что в той же работе автор приводит ключевые высказывания участников фокус-групп об их отношении к “традиционной медицине”. Практически все те участники, кто обращался к целителям, сообщали, что лечились у “бабушек”, то есть это устойчивая семантическая конструкция, которая понятна респонденту, и ее использование оправданно в подобных исследованиях. (При необходимости, респондент сам поправит интервьюера: “…обращался, но, правда, это была не бабушка, а мужчина”.) Тут же один из участников фокус-группы продемонстрировал сложности с пониманием термина “традиционная медицина”: “К традиционной медицине года два назад обращался, ну и к бабушке тоже обращались. Бабушка помогла” (ДФГ, Новосибирск) [Музалевская, 2011: с. 20].
Наш же опрос был сконцентрирован на наиболее противоречивом и не- объясни мом с научных позиций виде народной медицины — на лечении у бабок-шептух, которые наряду с иными формами лечения (травы, мази) используют заговор и молитву.
В нашем исследовании положительный эффект после лечения целителя отметили 18 человек из 24 обратившихся за помощью, причем в половине случаев обращения были связаны с “испугом”, плачем ребенка во сне. Большинство из опрошенных медиков были удовлетворены эффектом такого лечения. Лишь в одном случае оказалось, что беспокойство и плач у ребенка сохранялись еще длительное время, пока не прошли сами по себе. По поводу “рожи” за помощью к целителям обращались двое и отмечали положитель — ный эффект. Еще семь человек — из числа тех, кто не обращался за помощью, сообщили, что им известны случаи излечения “рожи” шептухами. Приведу варианты ответов: “Сам никогда не обращался, но знаю, что рожу лечат” (А.В.); “Не обращался, но лично знаю доктора, которому шептуха вылечила рожу… до этого он лечился в больнице, были частые обострения” (В.С.); “У главного хирурга нашего района бабка зашептала рожу” (Н.В.). Среди других случаев обращения были: недержание мочи у ребенка, боли в животе, головная боль, судороги, онкологическое заболевание, алкоголизм (мужа), заболевания кожи и другие причины. Можно отметить, что наиболее частыми были случаи обращения и положительного эффекта от целительства по поводу испуга у детей и по поводу “рожи”. Отсутствие эффекта от целительства чаще отмечалось в случаях лечения во взрослом и пожилом возрасте (алкоголизм мужа, онкологическое заболевание).
Как оказалось, половина опрошенных медработников допускают возможность обращения за помощью к бабкам-шептухам с учетом характера конкретного заболевания и после того как не был достигнут эффект от лечения в медицинском учреждении. Примерами тут могут быть обращения по поводу рецидивирующей рожи, неясных для официальной медицины жалоб и патологического состояния ребенка: “У сына появились какие-то боли в животе. Полежали в одной больнице — боли сохранялись. Полежали в другой — результат тот же, тогда обратились к целителю — он помог” (С.Р.). Похожие истории рассказывали и другие мамы-медики (появление непонятных судорог у ребенка и заболевание кожи). В этих случаях доступная квалифицированная медицинская помощь не повлияла на состояние ребенка, а нормализация самочувствия была достигнута лишь после обращения за помощью к целителю.
Высказывания трех из 39 респондентов, негативно относящихся к целительству, имели религиозный характер и по своему духу соответствовали официальной доктрине Церкви. Например: “Мне батюшка сказал (после обращения к шептухе) — подумай, с кем ты? Мы отказались от лечения у бабки”. После этого ребенок успешно перенес тяжелую операцию (А.В.). Другая респондентка: “Я замечала, что люди, которые обращаются к бабкам (шептухам), становятся несчастными в жизни: они часто болеют или что-то еще…” (Т.Ю.).
Данные опроса позволяют также говорить о гендерном аспекте проблемы. Большинство медработников, которые обращаются за помощью к народным лекарям, — женщины. Они не только лечатся сами, но приводят к бабкам детей, родственников, знакомых. Пациенты-мужчины чаще оказываются среди тех, кого привели к знахарю их жены или другие родственницы. Очевиден пассивный компонент в характере обращения за такой помощью у мужчин. Обнаруженную нами гендерную дифференциацию обращений к целите — лям не следует считать случайной; она согласуется с результатами многочисленных наблюдений (напр.: [Conroy, 2000; Ермакова, 2007]). Это явление необходимо рассматривать во взаимосвязи с иными гендерными отличиями:
- показатель обращений за медицинской помощью у мужчин среднего возраста значительно ниже, чем у женщин;
- женщины значительно чаще посещают церковь, и их воцерковленность обычно выше.
Результаты опроса медиков свидетельствуют о том, что случаи обращения за помощью к народным целителям в этой профессиональной группе не редкость и сопоставимы с частотой обращений в целом со стороны населения. Профессиональные знания, возможность приоритетного обращения за квалифицированной медицинской помощью не исключают появления у медика необходимости обратиться к народному лекарю, то есть к той сфере, где лечебные практики не поддаются научной интерпретации.
Показания для обращения к знахарю
Несмотря на рост спектра врачебных услуг, сфера оказания эффективной медицинской помощи всегда остается ограниченной. Чаще ограничения связаны с необратимыми изменениями в организме в результате старения, тяжестью заболевания, отсутствием эффективного лечения при некоторых заболеваниях, дороговизной отдельных видов лечения. В целом врачи знают и быстро определяют те состояния, когда пациентам требуется медицинская помощь и когда эта помощь может иметь положительный эффект.
Показания в выборе конкретной тактики лечения больного определяются клиническими формами проявления болезни, подтвержденными лабораторными анализами и инструментальными методами обследования. При проведении определенных медицинских мероприятий врачи руководствуются как показаниями, так и противопоказаниями. На практике терапевты и неврологи часто сталкиваются с ситуациями, когда пациенту с определенным набором жалоб в принципе не требует ся назначение лекарственных препаратов. Например, при соматоформной дисфункции вегетативной нервной системы (нейроциркуляторной дистонии) — тягостном состоянии, сопровождающемся обилием жалоб, страхом и недомоганием при отсутствии каких-либо признаков серьезного соматического расстройства. Такие пациенты по преимуществу нуждаются в оптимизации режима физической активности, полноценном отдыхе, в нормализации психоэмоционального и духовного состояния. Реже — в помощи психотерапевта. Очевидно, что возможности и принципиальные задачи медицины в этом случае могут не отвечать ожиданиям пациентов и их родственников, которые хотят, чтобы врач назначил эффективное лекарство, а не ограничивался рекомендациями по исправлению режима, предложениями проанализировать свой образ жизни и пожеланиями касательно психоэмоциональной нормализации. По сути, пациенту предлагается разобраться со своими проблемами самостоятельно, и роль врача здесь сводится к тому, чтобы исключить органическую причину болезненного состояния и дать общие рекомендации. Назначаемые при этом витамины и успокоительные препараты имеют сугубо вспомогательное значение.
Иногда, чтобы избежать конфликтной ситуации и предупредить чувство неудовлетворенности пациента после посещения врача, специалисты назначают инъекционные препараты, потенциирующие метаболические процессы. В понимании пациентов эти препараты “укрепляют”, “улучшают обменные процессы”, “подпитывают сердце”. Такие представления поддерживаются стараниями фармакологических компаний, заинтересованных в сбыте “укрепляющих” препаратов. Перечень подобных препаратов на рынке меняется. Вспомним такие широко известные в 1980-е и в начале 1990-х годов препараты, как “Рибоксин”, “Кокарбоксилаза”, “АТФ”. Они часто присутствова — ли в схемах лечения, и без их использования многие пациенты считали проводимое лечение неполноценным. Их применение обосновывалось научными методическими рекомендациями, об их эффективности свидетельствовали результаты докторских и кандидатских диссертаций, но уже в середине 1990-х эти препараты практически исчезли из употребления в клинике, и вскоре их место заняли другие, более совершенные аналоги. Если пациент молодого возраста настойчиво желает “укрепить” свой организм (сердце, нервную систему и т.д.), то врач может назначить один из подобных препаратов. Такое назначение будет сделано для того, чтобы пациент “отвязался”, в ожидании эффекта плацебо или каких-либо “дивидендов” от лечения тягостного, но не опасного для жизни пациента состояния. Подобная техника “институционализированного шарлатанства” описана, в частности, в художественной литературе, например в “Цитадели” А.Дж. Кронина.
Возможности знахарской практики также ограничены, и определяются они не только целительскими способностями самого знахаря, но и характером отношений в системе: пациент — болезнь — знахарь. Целитель, который берется за исцеление любого недуга, должен вызывать недоверие. Однако многие из народных лекарей сначала внимательно знакомятся с пациентом, с его жизнью и работой, результатами предыдущего лечения и лишь затем определяют показания для своего лечения, обсуждая его возможный эффект с пациентом. Тем не менее первоначальное обращение за помощью к знахарю, минуя официальную медицину, может стать причиной задержки в оказании специализированной медицинской помощи, затруднить лечение, а иногда и сделать его невозможным. Это может быть основанием для конфликта между медициной и знахарством, однако в современном обществе реальная значимость такого вида конфликта невелика. Гораздо большую значимость имеют другие причины несвоевременного обращения за медицинской помощью, также как недооценивание тяжести состояния самим пациентом, нежелание госпитализации и т.д. Несвоевременность обращения за специализированной помощью при некоторых неотложных состояниях (боли в животе, отравление, укусы животных и т.п.) может стоить жизни пациенту. Особую социальную значимость приобретают случаи задержки с обращением за медицинской помощью при контагиозных заболеваниях, таких как туберкулез.
Конечно, указанная форма конфликта актуальна преимущественно для тех стран Азии, Африки и Латинской Америки, где сеть медицинской помощи развита слабо и широко практикуются традиционные формы целительства. В целом же проблема состоит в том, что, с одной стороны, ни один современный знахарь не возьмется лечить активный туберкулез (соответственно диагностированный), но с другой — он, как правило, не откажет в помощи тем пациентам, которые впервые обратились к нему с жалобами на кашель и слабость, хотя они относятся к симптомам туберкулеза [Wandwalo, 2000; Verhagen, 2010].
Поэтому не только врачи, но и некоторые знахари считают обязатель — ным при начальных проявлениях заболевания обращаться за специализированной медицинской помощью, и уже после того, как будет реализован весь необходимый для данного случая комплекс диагностических и лечебных мероприятий, пациент волен искать помощи у представителей народной медицины. Причем некоторые из методов нетрадиционной и народной медицины, например иглоукалывание, фитотерапия, герудотерапия, широко используются в медицинских учреждениях на общих правах с аллопатическим лечением, и подобная практика не становится почвой для какого-либо конфликта.
В народном сознании довольно четко работают механизмы “сортировки” больных при различных недомоганиях. При ночных плачах, бессоннице у ребенка первым из советов будет обратиться “к бабке”. Это одна из “профильных” и, вероятно, одна из самых частых причин обращений к знахарям (бабкам-шептухам) [Юдин, 2007: с. 21]. Эти сведения основаны на частоте обращений без клинического анализа явления.
Какое же лечение ждет ребенка в таких случаях при обращении в лечебное учреждение? Клинические методы исследования позволяют исключить многие из грозных заболеваний, одним из проявлений которых может быть нарушение сна. После чего ребенку могут быть предложены успокаивающие растительные препараты, физиолечение с использованием водных процедур, рекомендации по режиму, психотерапевтические беседы. Предложенные методы лечения не конфликтуют с методами целительской практики, обнаруживая определенную схожесть (фитотерапия, водные процедуры).
Во многих случаях пациенты сочетают разные лечебные практики: например, для лечения рожистого воспаления обращаются к бабке-шептухе на фоне проведения антибиотикотерапии. Очевидно, что для пациента не важно, какой из методов поможет — главное, чтобы наступило исцеление. Подобное сочетание различных методов лечения является дополнительным фактором, затрудняющим их научный анализ.
Пациентка рассказала автору на врачебном приеме свой случай излечения от рожи. У нее прогрессировало рожистое воспаление, пока она не записалась на прием к “пожилому хирургу” в одной из поликлиник Минска. Он заменил ей антибиотик и посоветовал поискать помощи “где-то на стороне”. После того, как она вышла из кабинета врача, ее догнала медсестра, работающая на приеме с хирургом, и дала адрес одной бабки. “Не знаю, что мне помогло, но после посещения бабки рожа у меня прошла”, — сообщила пациентка.
Следует отметить, что некоторые из хирургов негативно высказывались о возможности лечения “рожи” шептухами (“…мы лечим по науке”). В то время как этнографические источники указывают на существование стой — ких представлений “о том, что рожа не лечится современными медицинскими средствами, … они могут быть даже вредны для человека… Поэтому рожу до сих пор заговаривают, хотя и есть возможность обратиться за квалифицированной медицинской помощью” [Замовы, 2009: с. 20].
Особо стоит отметить трудности сопоставления медицинской и знахарской терминологии, нередко терминологические различия делают дискуссию невозможной. Пожалуй, “рожа” тут — один из наиболее приемлемых для сопоставления случаев (то есть и врачи и знахари чаще всего обсуждают одно и то же заболевание). Другие же названия заболеваний, определяемых знахарями, такие как “золотник”, “крыксы”, “начницы”, “круг”, связаны с мифо-поэтической традицией и не имеют определенных аналогов в медицинской терминологии. Вероятно, сопоставление медицинской номенклатуры болезней с представлениями знахарей в полной мере провести нельзя еще и потому, что понимание той или иной болезни у разных знахарей будет отличаться. Знахарская терминология формируется в русле региональной культурной традиции. Так, согласно данным этнографических наблюдений, весьма затруднительно понять, какую болезнь знахари понимают как “лишай” (круг) [Полацк этнаграфiчны зборшк, 2006]. Особенно, когда знахари выделяют определенные разновидности этого заболевания: “водзены лшай, короуячы лшай, лесовы лшай, мокры лшай, стрыгушчы лшай” [Мазуркевiч, 2003].
Среди заболеваний кожи дерматологи также выделяют несколько нозологических форм со словом “лишай”: лишай отрубевидный (грибковое заболевание кожи), лишай розовый (инфекционная эритема), лишай красный плоский (точно неустановленной этиологии) и псориаз, он же “чешуйчатый лишай” (также неизвестной этиологии) [Справочник практического врача, 1990]. Шелушение кожи, образование чешуек в определенной степе — ни характерно для каждого из этих заболеваний. Можно лишь предполагать, что часть пациентов, у которых знахари пытаются вылечить лишай, — это больные псориазом, широко распространенным хроническим заболеванием. Сведениями о возможности излечения этого заболевания целителями автор не располагает. Более того, дерматологи чаще негативно высказываются о возможности лечения псориаза заговором.
С позиций медицины нельзя отвергать любые мероприятия, которые способны принести облегчение больному, а тем более те, которые способствуют его излечению. Приветствуется все, что во благо пациенту, хотя природа и механизм действия некоторых целительных механизмов могут оставаться неизвестными. При этом сами врачи готовы проводить только научно обоснованные и эмпирически проверенные лечебные мероприятия. Они несут административную, юридическую и моральную ответственность за соответствие своих рекомендаций набору унифицированных медицинских требований (протоколам лечения). С этих же позиций следует рассматривать и отношение врачей к целительским возможностям знахарей — для них это переход в иную сферу, отличную от сферы научной медицины. Представляется неразумным отказываться от опыта многих поколений, несмотря на то, что этот опыт часто не может быть верифицирован научными методами. (Данная позиция отражена в упомянутых выше резолюциях ВОЗ по вопросу использования методов народного целительства и народных лекарей в системе оказания медицинской помощи.) В то же время позиция Церкви, в отличие от врачебного подхода, концентрирует внимание на источниках исцеляющей силы, и не всякий акт излечения ею приветствуется [Поповкина, 2010].
Представления о механизмах целительских практик довольно противоречивы. Следует отметить возможную значимость “психотерапевтического” и суггестивного эффекта. Один из потенциальных исцеляющих эффектов заговора может быть связан с включением нейро-иммунологических способов защиты организма [Koenig 2001; Kiecolt-Glaser, 2002; Cohen, 2003]. Эти механизмы защиты начинают работать, когда у пациента появляется надежда на выздоровление, когда он чувствует поддержку других людей, когда у него снижается тревожность. Психо-нейро-иммунологическое объяснение эффекта процедуры заговора выглядит приемлемым в научном отношении, но было бы необоснованно сводить все разнообразие целебной силы знахарей к одному механизму. Достаточно вспомнить об излечении грудных детей, чьи недуги относятся к самым частым причинам обращения к знахарю, или же лечебные заговоры домашних животных. Можно лишь предполагать, что действие заговора многоплановое, комплексное, а наблюдению доступны только некоторые из его проявлений.
Вероятно, что один из основных эффектов знахарской деятельности выходит за пределы самой процедуры заговора. Он направлен не только против какого-то конкретного душевного или физического изъяна, а представляет собой способ гармонизации духовного мира человека. В действиях и жизненных установках знахаря видится стремление придать жизни страдающего заболеванием человека иной смысл, “деликатно указать” путь, который связан с высшими — часто христианскими — ценностями.
В качестве примера приведу слова целительницы И. Лежавы: “Я всегда начинаю с психики, с Души, с Духа. Со связи Души и тела. По моему ощущению сейчас: самое основное — состояние этих связей. Сначала надо налаживать эти связи… И это — начало всех болячек, и начало личностных болячек, и болячек физических, и болячек семьи, болячек общества…” (цит. по: [Харитонова, 1999: с. 574]).
Значимость духовных и христианских ценностей можно видеть в самой жизненной позиции знахаря, его повседневном поведении. В том, как часто он(а) посещает церковь, как относится к людям, как ведет себя со своим окружением. Например, абсурдной выглядела бы ситуация, если бы знахарь ходил по деревне пьяный [Полацк этнаграфiчны зборшк, 2006].
Помимо того, что знахарь сам считает себя христианином, он стремится указать путь излечения своим пациентам. Иногда он выражает свою позицию категорично (напр.: “…при обращении к заговорщицам непременное условие: человек должен быть крещен в церкви. Если этого нет, то не берутся шептать” [Вяргеенка, 2009: с. 54]). Часто знахарь использует христианскую атрибутику в целительной практике: крещение, чтение канонических молитв. Активное приобщение к духовному началу следует усматривать в условии выполнения пациентом некоторых сакральных процедур, например, посещения церкви, для того чтобы набрать там освященной воды.
В заключение отмечу, что хотя метод лечения заговором и молитвой останется в значительной степени обособленным и от сферы религии, и от медицины, у них есть точки соприкосновения. Вероятно, на этих общих моментах стоит концентрировать внимание при обсуждении проблемы знахарства, с тем чтобы использовать такой интеграционный потенциал, которым обладают сфера духовности человека, традиции народной культуры, исторически сложившиеся формы жизни локальных сообществ. В единстве и гармоничном развитии разума, тела и духа заключен основной потенциал здоровья человека и общества. Современное знахарство следует рассматривать как один из способов достижения этого единства.
Сергей Кандрычын
